Битва за небо

Дмитрий полагал себя мизантропом. Вдали от западной цивилизации, от театров, выставок и прочей общественной жизни умеренная мизантропия выглядела благородно. В Петербурге мизантропии был нанесен культурный удар, в Москве – удар этический. Считать себя человеком нормальным, добрым, качественным – не каким-то там человекоподобным – и при этом не любить людей оказалось невозможно. Грязь вокруг и нравственность изнутри. И следователь, и сопровождавший его доктор, так похожие вместе на персонажей Артура Конан-Дойла, были правы.

Дмитрий посмотрел на прислушавшегося к разговору Николая. Юноша слушал и не слышал того, что сумел услышать он, взрослый психотехник, страдающий от мизантропии. Стоило взглянуть на людей, на незнакомых, субъективно безымянных людей и спросить себя – правда ли, человечество можно любить? Заслуживает ли оно любви каждого из нас, или же только всепрощающий и всевидящий Господь способен глядеть на него без отвращения?

«Проверю, – подумал Дмитрий. – Обязательно проверю. На первой же остановке после Москвы».

Так получилось, что Ксения была уже знакома с профессором Ворониным. Сергей Владимирович присутствовал в школе, когда она приходила в сознание после трехсуточного обморока, внимательно следил за состоянием защитных восковых свеч в ее комнате, тщательно вглядывался в висевшее возле входа зеркало и вообще – постоянно смотрел куда-то не туда. Даже когда его взгляд вроде бы пересекался с чужим, нельзя было с уверенностью сказать, что именно видит в этот момент Воронин – настоящее или же один из вариантов будущего. Чувство это для человека непривычного, а тем более для незнакомого с Мастерством было не из приятных. Наверное, потому Сергей Владимирович предпочитал повсюду носить темные очки, которые надевал при первых признаках дискомфорта у собеседника.

– Я смотрю, ты уже оправилась от того прискорбного случая, – заметил Воронин, стоило Ксении появиться на пороге кабинета сэнсэя.

Когда профессор успел рассмотреть румянец на ее лице и горящие от предвкушения чего-то хорошего глаза, девушка не знала. Футуроскопия. Заманчивая, коварная психотехническая дисциплина. Лежащая на грани между настоящим и всем остальным.

– Мы хотели тебя поздравить, – поспешно произнес Поликарп Матвеевич. Он явно не хотел, чтобы хорошую новость между делом сообщил Воронин. По мнению сэнсэя, хорошие новости были достойны торжественного окружения, отдающего театральностью и сопровождаемого положительными эмоциями. – Сегодня пришло разрешение обучать тебя здесь. Отныне ты – ученица мариенбургской частной школы психотехники. Ура!

С речью Поликарп Матвеевич постарался на славу. Он как будто и не повышал голоса, но последние фразы прозвучали как-то весомо, а заключительное «ура» даже сопровождалось трехкратным эхом.

– Мне поручено обучать тебя футуроскопии, – воспользовался драматической паузой сэнсэя профессор Воронин. – Я надеюсь, что в будущем ты станешь одним из мастеров этого редкого искусства. А пока буду регулярно, дважды в неделю, приходить к Поликарпу Матвеевичу в гости или – а это случится не раньше весны – стану приглашать тебя в Университет. У меня там оборудован неплохой тренировочный кабинет.

Собственный учитель футуроскопии! О такой роскоши Ксения не смела даже мечтать. Пределом ее желаний было разрешение посещать лекции Воронина по этому предмету, пускай в составе целой группы или даже потока. Искусство футуроскопии действительно считалось одним из самых редких. В приграничном городке, где Ксения провела все свое детство, не проживало ни одного мастера или подмастерья футуроскопии. Первый ее сэнсэй рассылал письма по соседним населенным пунктам, но способных заглядывать в будущее «психов» не встречали и там. Бабка Прасковья шестидесяти двух лет от роду в расчет не принималась. Прасковья никогда не обучалась психотехнике. Контролировать свои провидческие способности она научилась только в сорок шесть лет, после того как поняла, что после обильного принятия внутрь ядреного сибирского самогона изо рта исторгается не полный бред, а точные предсказания, перемежаемые жалобами на погоду и родственников.

Выбор между Прасковьей и лицензированным преподавателем Государственного Университета психотехники родители сделали мгновенно.

– Как осень наступит, так сразу и поедешь! – хлопнул ладонью по столу отец, и на этом все сомнения в семье пресеклись на корню.

Планы нарушило кошмарное нападение на гарнизон. Сколько еще она будет вспоминать тот день? Всю жизнь? И что страшнее – помнить или обрести успокоение в забвении?

– Собственно говоря, – донесся до Ксении голос Воронина, – самое первое занятие мне бы хотелось провести с тобой прямо сейчас. Ты не возражаешь?

Положительно, сегодняшний день по концентрации чудес на единицу времени выходил на первое место. В ежегодном зачете, а может, и в многолетнем.

– Я пока пройду в тренировочный зал. – Еще до того, как девушка смогла подобрать слова, Поликарп Матвеевич встал из-за стола. – А то эти ученики снова придумают очередную фуфайку из воздуха…