Другое основание принятого решения вытекало из тщательного анализа действий противника. Немецкие генералы, как будто завороженные идеей окружения Москвы, прорывами танковых и моторизованных дивизий, расположенных на дальних краях 800-километрового фронта от Калинина до Тулы, упорно гнали свои фланговые группировки вперед, во что бы то ни стало. А те, наталкиваясь на эшелонированную и контратакующую оборону русских, все более истекали кровью и теряли пробивную способность. В то же время в центре фронта немцы не смогли организовать наступление. И это, как пишет Жуков, «дало нам возможность свободно перебрасывать все резервы, включая и дивизионные, с пассивных участков, из центра к фланговым и направлять их против ударных группировок врага».
Так, южная группировка Гудериана (2-я танковая и 2-я полевая армии) не в силах пробить оборонный щит Тулы ринулась в обход ее с юго-востока на Коломну и Каширу, ворвалась в Сталиногорск (ныне Новомосковск), угрожая прорывом в сторону Венева и Каширы. Но советское командование успело перебросить туда несколько стрелковых и танковых частей. Неожиданно для себя немцы сначала натолкнулись на их упорное сопротивление. А затем были оттеснены в район Мордвеца контрударом кавалерийского корпуса Белова и танковой дивизии Гетмана. Когда же Гудериан предпринял упорную попытку обойти «проклятую Тулу» с северо-востока и даже перерезал железные и шоссейные дороги Серпухов — Москва, он опять-таки внезапным контрударом 50-й (которую он месяц назад якобы разгромил и пленил) был отброшен на рубеж Тула — Узловая — р. Дон. К началу декабря приверженец стремительных танковых прорывов был вынужден перейти к обороне.
Именно здесь, «панцерные» клинья Гудериана столкнулись с противодействием со стороны советских танков Т-34. Об этих боях он позже написал: «Наши 37-мм противотанковые пушки оказались бессильными против русских танков Т-34. Дело дошло до паники, охватившей участок фронта до Богородицка. Эта паника, возникшая впервые со времени начала русской кампании, явилась серьезным предостережением, указывающим на то, что наша пехота исчерпала свою боеспособность и на крупные усилия более не способна». А Гальдер зафиксировал в начале декабря в своем дневнике: «Обстановка в полосе 2-й армии критическая, а ее командование потерпело фиаско». Через пару недель крах потерпит и полководческая карьера Гудериана.
В конце ноября обстановка на фронте под Москвой продолжала накаляться. 23 ноября 3-я и 4-я танковые группы немцев ворвались в Клин и Солнечногорск и, нанеся отсюда удар на Яхрому и Красную Поляну, оказались всего лишь в 20 км от Москвы. 28 ноября, переправившись по льду канала Москва-Волга, немцы захватили мост и небольшой плацдарм. Они подошли на прямой выстрел из дальнобойных орудий по Москве (и доставили их).
Жуков, предельно рискуя, буквально оголял пассивные участки фронта, перебрасывал на прорывы стрелковые, танковые части и артиллерию, даже отдельные группы с гранатами ПТО и отделения противотанковых ружей. Ударом выдвинутой по распоряжению Ставки 1-й ударной армии совместно с 16-й и 20-й армиями Западного фронта немцы были отброшены от канала. В Красной Поляне войска 16-й Рокоссовского захватили 2 сверхтяжелых орудия так и не успевших ни разу выстрелить по Москве.
Сражение приблизилось к точке перелома. Казалось, вот-вот и до предела натянутая струна лопнет, фронт не выдержит, и немцы ворвутся в Москву. Встревоженный Сталин в одну из ночей позвонил Жукову:
— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю это вас с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
Жуков, глядя на лежавшую, на столе карту твердо ответил:
— Москву, безусловно, удержим. Но нам нужно не менее двух армий и хотя бы двести танков.
Сталин удовлетворенно проговорил:
— Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы к концу ноября, но танков пока дать не можем.
К началу декабря волевое и настойчивое осуществление оперативно-тактического контрманевра Жуковым и командармами начало давать свои результаты. Фон Бок и его генералы заметались. Немецкие войска оказались на пределе своих возможностей. Еще 22 ноября Гальдер констатировал: «Войска совершенно измотаны и не способны к наступлению. Фон Бок сравнивает сложившуюся обстановку с обстановкой сражения на Марне 1918 года, указывая, что создалось такое положение, когда последний брошенный батальон может решить исход сражения».