Битва за космос

Младшим офицерам, которые вместе с женами и детьми перебивались на пять-восемь тысяч долларов годового жалованья (плюс две тысячи на квартплату и питание и чуть более полутора тысяч за дополнительные полеты), эта сумма поначалу казалась просто невообразимой. Конечно, они получат ее не сразу, но… Привилегии есть привилегии. Кадровый офицер и его семья мирились со многим, понимая, что, когда придет время привилегий, их можно будет получить и поделить. Это было частью неписаного договора Сделка с «Лайф» даже защищала астронавтов от опасности того, что их автобиографии станут уж слишком личными. Тексты, хотя и написанные журналистами «Лайф», будут идти от первого лица, и под ними будут стоять их подписи: «Гас Гриссом», «Бетти Гриссом»… Да и к тому же они могут выкинуть по своему усмотрению любую фразу, которая им не понравится. То же право сохранится и за НАСА. Теперь ничто не мешало парням стать такими, какими они выглядели на первой пресс-конференции: семь верующих патриотов из небольших протестантских городков, семь хороших семьянинов с превосходной поддержкой на домашнем фронте.

Летом 1959 года дела с «Лайф» и другими изданиями шли просто превосходно. Американцы, казалось, получали огромнейшее удовольствие от того, что астронавты перевернули обычные представления о волшебстве с ног на голову. Все считали – и пресса всячески это подчеркивала, – что семь его астронавтов стали величайшими пилотами и самыми храбрыми людьми в Америке именно благодаря совокупности обстоятельств своего прошлого: маленьким родным городкам, протестантским ценностям, крепким семьям и простой жизни. Генри Льюс, основатель «Лайф» и босс из боссов, в отношениях с астронавтами не играл значительной роли – за исключением денежных вопросов, – но он все же пришел взглянуть на своих мальчиков. Льюс был ярым пресвитерианином, а астронавты казались самим воплощением пресвитерианства. Однако их никак нельзя было назвать «американским деревенским чудом». Моральный облик астронавта сформировал Джон Гленн на первой пресс-конференции. Остальные все время дипломатично помалкивали. Все – от Льюсов и Рестонов до прессы, этого вездесущего викторианского джентльмена, – видели в астронавтах семь кусков одного и того же пирога, фирменного пирога мамочки Джона Гленна, происходящего из здоровых деревень американской глубинки. Этот джентльмен думал что видит перед собой семерых Джонов Гленнов.

Из семерых героев его свет сиял ярче всех. А наименее заметным, очевидно, был Гордон Купер – худощавый на вид простодушный, по-домашнему милый парень. Он родился в Шоуни, в штате Оклахома. У него был настоящий оклахомский тягучий говор. Кроме того, Купер был самым молодым из семерых – ему исполнилось тридцать два года. Он никогда не участвовал в боях, да и в Эдвардсе не проявил себя выдающимся летчиком-испытателем. Скотт Карпентер, правда, поднялся по гигантскому зиккурату не выше Гордона Купера, но с сожалением говорил о своем относительном недостатке опыта в реактивных полетах. Купера же все это ничуть не расстраивало, что раздражало некоторых парней, особенно Гаса Гриссома и Дика Слейтона.

Гриссом и Слейтон стали близкими друзьями практически с первого же дня, как их отобрали в астронавты. Они были вылеплены из одного и того же теста. Слейтон вырос на ферме на западе Висконсина, неподалеку от городка Спарты и национального парка Элрой. Он был выше и крепче Гриссома, довольно симпатичный и достаточно умный, ему ведь пришлось побывать в тундре. Когда речь заходила о полетах, Слейтон не стеснялся в выражении чувств: он просто излучал уверенность, остроумие, обаяние и проницательность. Но в других ситуациях ему, как и Гриссому, не хватало терпения соблюдать приличные манеры и поддерживать пустой светский разговор; как и Гриссом, он начинал смотреть перед собой непроницаемым пустым взглядом, словно перед лицом его проплывала холодная северная протестантская туча первородного греха. Дик начал летать во Вторую мировую войну, когда военно-воздушные силы были еще частью армии. А в армии постоянно попадались люди, говорившие на армейском жаргоне – языке, в котором было около десятка существительных, пять глаголов и одно прилагательное (или это причастие?). В общем, сплошь и рядом можно было услышать, как разговаривают двое славных парней из Валдосты или Оилвилла:

«Я ему говорю: если попробуешь меня нае…ть, я дам тебе пинка в твою гребаную задницу».

«Ни хрена себе!»

«Так вот, меня нае…ли, и я дал ему пинка в гребаную задницу».

«Ну ты даешь!»

«А теперь они мне говорят, что кинут мою задницу в е… тюрьму! Знаешь что? Они меня все же нае…ли!»

«Хорошо сказано, Бобби».