Битва за космос

Готовилось что-то необычайное. Волна все росла, а шестеро астронавтов и их жены были удивлены гораздо сильнее всех остальных. И в этом заключалась ирония. Все они полагали, что победителем является Эл Шепард. Ведь его пригласили получить медаль в Белый дом, а Гасу ее вручили в восьми шагах от зарослей пальметто, потому что именно Эл был для всех Астронавтом номером один и совершил первый полет. Но даже до того как Джон вернулся на Мыс с Гранд-Багамы, там воцарилась такая атмосфера благоговения, словно бы Эл вовсе и не совершал первый полет. Конечно, это ведь всего лишь первый суборбитальный полет, который теперь выглядел сущей безделицей. Эл был теперь кем-то вроде Слика Гудлина, а Джон – Чаком Йегером. С технической точки зрения первым на Х-1 поднялся Слик Гудлин. Но Йегер совершил полет, который имел важное значение, – впервые была достигнута сверхзвуковая скорость. И что теперь было делать Элу, ликовать вместе со всеми? А Бетти Гриссом, которой не досталось даже участия в параде по грязной главной улице Митчелла, штат Индиана; что ей было делать: радоваться за Гленнов, в честь которых устраивались парады на каждом шоссе Соединенных Штатов? Да уж, самое время предаваться грустным размышлениям. Когда 23 февраля самолет Джона приземлился в Патрике, волна воодушевления разрослась настолько, что просто втягивала в себя всех подряд. Шестеро парней с женами и детьми собрались в Патрике и ждали прибытия Джона. Был тут и вице-президент примерно с двумя сотнями репортеров. Джонсон стоял во главе толпы вместе с Энни и двумя ее детьми. Наконец-то он добился своего. Джонсон теперь был совсем рядом с ней, в Патрике; он осыпал жену астронавта любезностями, вытягивал шею и вертел своей огромной головой, ожидая прибытия Гленна, чтобы излить на него всю свою техасскую душу. Вот самолет прибывает, Джон сходит с трапа, и начинаются шумные крики и приветствия. Энни и детей подталкивают вперед – своего рода священные иконы, жена и дети, прочная поддержка на семейном фронте… и это добивает Джона! Он лезет в карман, достает носовой платок и вытирает слезы с глаз. А какой-то парнишка из НАСА протягивает руку и выхватывает этот носовой платок… чтобы отправить его на хранение в Смитсонианский институт! («Этим платком астронавт Джон X. Гленн стирал слезу, воссоединившись с женой после своего исторического орбитального полета».) С этого момента Эл и Гас – уже неудачники, игроки низшей лиги. А у них даже нет времени, чтобы рассердиться. События день ото дня становятся все более стихийными, чем-то вроде серьезной перемены погоды, изменения шаблонов, Всемирного потопа, Судного дня, восхождения истинного брата на небеса…

Джон получил не только парадное шествие по Вашингтону, поездку в Белый дом и медаль лично от президента. Это само собой. Но он еще выступал на специальном совместном заседании Конгресса: Сенат и Палата представителей собрались послушать Гленна, как они собирались послушать выступления президентов, премьер-министров и королей. На подиуме стоял Джон позади него сидели Линдон Джонсон и Джон Маккормак, а остальные смотрели на него со своих мест. Это было полное обожание! Вот где начался поток слез! Слезы – их никто не мог сдержать. Круглое веснушчатое лицо Джона было окружено сиянием славы. Он знал, что делает. Это был Пилот-Пресвитерианин, обращающийся к миру. Он сказал то, чего не говорил еще никто в мире:

– У меня по-прежнему комок стоит в горле, когда вижу поднимающийся американский флаг.

Но он все-таки сумел овладеть собой! А потом протянул руку к галерее – это была та сторона Капитолия, где находилась палата представителей, – и пятьсот пар глаз посмотрели туда: астронавт представил своих родителей, нескольких тетушек и дядюшек, затем детей и наконец…

– … Я хочу представить вам свою жену, Энни… Настоящий Оплот нашей жизни!

И тут опять начались слезы. Сенаторы, аплодируя пытались одновременно доставать носовые платки. Они вытирали глаза и выкрикивали приветствия. Их лица сияли. Кому-то из присутствующих удалось справиться со слезами, кому-то – нет. Все аплодировали, кричали, задыхались… Некоторые даже сказали «Аминь!». Они произнесли это громко – слово буквально вырвалось из их твердокаменных протестантских душ, когда Пилот-Пресвитерианин поднял взгляд и указал рукой на Настоящий Оплот и Великую Женщину-Мать…

И это было только начало. Это было ничто по сравнению с торжественным шествием в Нью-Йорке. Ведь торжественное объединенное заседание Конгресса было специально подготовлено заранее. Но парад в Нью-Йорке стал просто поразительным, настолько поразительным, что все, даже Эл и Гас, лишь удивленно мигали, качали головами и неслись вслед за волной. У Джона хватило здравого смысла пригласить на парад Эла с Гасом и «остальных четверых» – Уолли, Скотта, Дика и Гордо – с их семьями. Джон мог творить на этом параде все что угодно. И никто в НАСА или в правительстве США, включая самого президента Кеннеди; ничем не мог ему помешать. Так что всем астронавтам нашлось место в этом шоу, всей их команде.