– Высокий-то высокий… но и он не все может. Вот что, друже, ты тут один пока подежурь, а я джины с лейбками вывезу да припрячу. Береженого, как говорится, бог бережет!
– Давай, Бог в помощь. А этот парень, ну что с тобой говорил, кто?
– Паша Ветошкин – деловой, по деревенским меркам. Остальные так, шелупонь.
Ушедшие гопники так больше и не появились, так, приходили обычная деревенская пацанва, которых Алексей спокойно пропускал, тем более что танцы, судя по времени – стрелки на «Луче» показывали пол-одиннадцатого, – уже совсем скоро заканчивались. И так-то Аркадьич дал своим комсомольцам послабление, вполне ведь мог, исходя из утвержденного режима, закончить всю катавасию ровно в двадцать два ноль-ноль.
Пофланировав немного по коридору да посмотрев, как жмутся друг к дружке танцевавшие медленный танец комсомольцы и комсомолки, Алексей вновь вышел на крыльцо, едва ли не нос к носу столкнувшись в каким-то совсем уж мелким пацаном лет, может, десяти или одиннадцати – таковой скелочи здесь было, понятно, не место. Однако скелочь приставал к дежурным довольно нагло!
– Меня Сашок послал, вот! А ну, пустите…
– А ну, кыш отсюда, сопленосый! – живо навел порядок протокуратор.
– Да ла-адно, – разочарованно протянув, малолетний нахал спустился с крыльца и потопал к кустам. Потом, на полпути обернулся, крикнул дежурным:
– Так Машке и предайте – не придет, хуже будет.
– Не придет, не придет, – ласково крикнул Алексей, а про себя решил все же присмотреть за девчонкой – хоть и комсорг, а ведь в голове-то еще ветер!
В двадцать три ноль пять танцы кончились, затихли гитарные аккорды, вышли на улицу деревенские и местные, лагерные комсомольцы – видать, попрощаться с дружками. Увещевая, забегали вокруг воспитатели – бальзаковского возраста дамы:
– Отбой! Дети, отбой! Девочки, побыстрее!
Дети… Девочки… Это для них они девочки, а для местных ухарей – телки, которых очень даже можно…
Протокуратор поискал глазами комсорга. Не нашел и тут же поинтересовался, схватив за шкирку первого попавшегося пацана:
– Ты Машку Сорокину не видал?
– Машку? А, кажись она во-он туда, к забору, пошла. Прощаться.
– К забору, говоришь?
Отпустив парнишку, Алексей быстрым шагом направился в указанную сторону, явно предчувствуя что-то недоброе… Предчувствия его обманули! Машку он увидел сразу, правда, в компании тех двух амбалов и хануриков… вот Емелиного знакомца делового Паши Ветошкина среди них уже не было, и, наверное, от этого, а может, и от присутствия красивой девчонки, амбалы чувствовали себя намного раскованнее, один из них, картинно упав на левое колено, даже читал стихи, приложив руку к сердцу.
– Маша, это я сам сочинил! Для тебя!
– Ага, – смеясь, фыркнула девчонка. – А «Гиперболоид инженера Гарина» – тоже твоя работа?
– Почти! Почти! О королева моих очей! Да я для тебя тысячу гиперболоидов напишу, скажи только! – гопник передернул плечами. – Но за каждый попрошу поцелуй!
– Ах, вот оно в чем дело!
Алексей разочарованно отвернулся – вроде бы умная девка, а ведется на такие пустые слова! Впрочем, кто их, девок, поймет, особенно – в таком вот возрасте, когда еще ни мозгов и житейского опыта, а только мамкина юбка да папкин ремень? А ведь так хочется – ну, хочется же! – чувствовать себя большой и взрослой.
– Предлагаю вам, мадемуазель, прогуляться в саду при луне! – вскочив на ноги, галантно поклонился гопник.
Тоже еще, Казанова выискался – морда круглая, щекастая, красная, словно свекла… да к тому же парень-то явно выпивши, для куражу да для храбрости.
– Ну, пойдем же, свет очей моих! Я буду петь тебе… эти… ммм…
– Серенады, наверное? – озорно улыбнулась Маша, и в этот момент кто-то из хануриков передал «Казанове» букет, который тот тут же вручил девушке.
Та ахнула! И было от чего – букет-то состоял из крупных, со слезой, роз! Хоть и поется в песне – «не дари мне цветов покупных, а нарви мне букет полевых», а розы, они и в Африке – розы, для девичьего сердца ничего убойнее нет.
– Ой, Саша…
– Так идем?!
– Ну ладно… Только недолго, у нас отбой уже.
– Конечно недолго, королева! И пяти минут хватит, – обернувшись к гопникам, обольститель подмигнул, а вся кодлочка рассмеялась.
И смех этот, а, вернее – глумливый хохот – почему-то очень не понравился протокуратору. Немного выждав, Алексей направился вслед за романтической парой, тем более что все гопники уже давно убежали туда же… что тоже было не очень-то хорошим признаком.