Битва за империю

Тебриз встретил путника ярким солнцем, гомоном и разноцветьем базаров, и длинными глубокими тенями синеющих рядом гор – высоких, с белыми снежными шапками. Простившись с купцами, купив на базаре красивый синий плащ и тюрбан, расшитый тонкой золотой нитью, Алексей… тьфу-ты, знаменитый сочинитель Новруз! – отдал свой прохудившийся дорожный плащик нищим дервишам и, спросив у первого попавшего водоноса дорогу, не тратя времени на отдых, отправился прямиком во дворец падишаха, гордо выпятив выкрашенную хной бороду. Не так уж и далеко оказалось идти.

Дворец, несомненно, производил впечатление, очень даже производил! Затейливая каменная резьба, аркады, позолота, голубые и синие изразцы, изящные башенки на зубчатых стенах, мощные, тоже украшенные резьбой и позолотой ворота. У ворот, важно скрестив копья, стояла стража – воины в белых чалмах и сверкающих на солнце кольчугах.

Толпившийся у дворца народ они пропускали выборочно – кого пускали, а кого и нет. Недолго думая, протокуратор решил было прошмыгнуть следом за целой толпой хорошо одетых людей – богатых купцов или сановников.

Не тут-то было!

– Куда прешь, борода?! – не очень-то вежливо осадили наглеца стражи. – Кто таков?

Хорошо хоть спросили, не прогнали сразу. Путешественник приосанился:

– Я великий поэт Новруз! Автор поэм «Руслан и Людмила», «Василий Теркин» и еще многих других стихов. Величайший из величайших!

– Поэт, говоришь? – стражники переглянулись. – А ну прочти что-нибудь!

– Я свободен! Словно птица в вышине. – Подбоченясь, протокуратор тут же прочел недавно переложенные им на турецкую речь стихи Маргариты Пушкиной – сочинительницы почти всех песен группы «Ария». – Я свободен! Я забыл, что значит смерть!

– Ладно, проходи, – неожиданно смилостивились стражи. – Так бы сразу и сказал, что явился на состязание.

– Да-да, вот именно – на состязание!

Молодой человек конечно же смутно представлял себе сейчас, о каком таком состязании идет речь, лишь надеялся, что не о соревнованиях по бесконтактному карате.

– Во-он, в тот угол проходи, – показал рукой один из стражников. – Там много вас собралось… поэтов!

Народу в указанной стражником стороне собралось человек двадцать. Самого различного вида – от астеничных юнцов до убеленных сединами аксакалов.

Подойдя ближе, Алексей вежливо поклонился и поприветствовал коллег, на что те отреагировали по-разному: кто кивнул, кто скептически усмехнулся, а кто и вовсе, отвернувшись, посмотрел в противоположную сторону.

Высоко в небе жарко сияло солнце, а здесь, под растянутым на высоте стен балдахином, царствовала приятная прохлада. Да и вообще, долго ждать не пришлось – рядом, на крыльце (не таком уж с виду и парадном, скорее даже – черном) вскоре показался какой-то важный толстяк в пестром тюрбане, не иначе как какой-нибудь визирь. Поэты поспешно приветствовали его почтительными и частыми поклонами – тут уж старались все, никто не игнорировал.

– Заходите, – почему-то вздохнув, позвал толстяк и, махнув рукой, скрылся за дверью, куда тотчас же хлынула вся собравшаяся компания, не исключая, естественно, и «великого поэта Новруза».

Все они оказались в длинной полутемной зале с витыми колоннами и расписанным арабесками потолком. Посередине залы бил полукруглый фонтан из розового мрамора, далее, у самой стены, на возвышении под зеленым шелковым балдахином стояло позолоченное кресло, по всей видимости, предназначенное для самого падишаха.

– Великий из величайших скоро снизойдет к вам, – усмехнувшись, пояснил толстяк. – Ждите!

И исчез, нырнув за портьеру, откуда тотчас же показался писец с бумажным свитком, гусиным пером и чернильницей – такой же важный, как и визирь, только не толстый, а, наоборот, тощий, как щепка. Живенько проведя перекличку, писец вписал в свиток недостающих в списке гостей – «великого поэта Новруза» и «прославленного сказителя Агабея-кызы» – сутулого мрачноватого парня – после чего тоже исчез, и долгое время в залу вообще никто не заглядывал, если не считать пары вооруженных короткими копьями стражников, пристально следивших за порядком.

От нечего делать протокуратор вместе со всеми послонялся у фонтана, а затем отошел в сторонку, к колоннам, и принялся наблюдать. Нет, не за поэтическим сообществом – за портьерами. Какие-то странные здесь оказались портьеры – шевелящиеся! Вот одна дернулась, вот другая… А вот на мгновенье явилась рука! Тонкая, девичья, с длинными ногтями…

Тут как раз у фонтана возник обычный меж поэтами спор – кто из них главнее и величавее, спор – как это и принято у людей творческих – почти мгновенно перешел в драку, в которую с плохо скрытой радостью и вмешались ошалевшие от безделья стражи.

– Я, Халим из Ширвана, даже не слышал о тебе, хамаданец!

– Ха?! Халим из Ширвана? Нет, вы слыхали? Кто такой этот Халим? Тьфу!

– Ах ты, пес! Осмелился плевать во дворце падишаха?!

– Я плюнул не на пол, а на тебя, безродная ширванская собачина!

– Гнусный шакал!

– Подлое отродье крокодила!

– Желчный вислозадый ифрит!