Почему я так рискую сейчас? Почему не покину свой покалеченный истребитель и не выпрыгну с парашютом? Я же сам много раз критиковал летчиков, которые вот так нелогично поступают. То есть стараются до последнего сохранить свой самолет и привести его на базу. Я же сам ругал таких пилотов, рискующих жизнью ради техники. Да, да, да! Сознаюсь. Ругал, ругаю и буду ругать. Но сейчас мне очень хочется сохранить свой «Спитфайр» и благополучно посадить его на нашем аэродроме. И это не какая-то глупая бравада. Это голимый расчет и большая пупырчатая жаба. Та самая пучеглазая земноводная зверюга, которая имеется у всякого уважающего себя попаданца. Вот это она меня сейчас душит не по-детски. И громко так квакает прямо в ухо. Напоминая мне, как я мучился с постоянно заклинивающими авиапушками на моем первом «Спитфайре». Там же в каждом бою пушки отказывались стрелять нормально. А это чревато для здоровья. А я свое здоровье берегу. И очень его не хочу потерять из-за того, что мое оружие переклинит в самый неподходящий момент. И тогда я не смогу отстреливаться от врагов. А этот истребитель мне очень нравится. Его автоматические пушки работают как часы. Швейцарские! Ни одной задержки. Вот с таким оружием можно спокойно в бой идти. Зная, что оно тебя не подведет. Именно, поэтому я сейчас и рискую своей жизнью. И веду поврежденный самолет вместо того, чтобы выпрыгнуть из него с парашютом. Впрочем, не так уж и сильно я здесь и сейчас рискую. Если подумать, то ничего страшного пока не произошло. Мотор хоть и плохо, но работает. Мой «Спитфайр» все еще летит. Дыма и огня не видно. И не думайте, что я такой уж бесстрашный идиот. Как только из-под капота двигателя появится огонь, то я тут же покину кабину этого истребителя. И сделаю это быстрее собственного визга. Я же не какой-то безбашенный отморозок, который не боится поджариться заживо.
К счастью, движок отрубился, когда я уже подлетал к взлетно-посадочной полосе нашей авиабазы. Нет, не загорелся. И даже не задымился. А просто несколько раз чихнул и замолк. Помер, топтыжка! Ну, хоть так. Хорошо, что не раньше это случилось. Немного подумав, все же решаю садиться. Взлетную полосу я отсюда вижу отчетливо. Скорость и высота вполне позволяют совершить идеальную посадку. Даже без работающего мотора. Самолет то рулей очень неплохо случается. Тяги крыльев не повреждены. Нормально летит, в общем. Буду садиться! Тем более, что я уже что-то подобное в своей жизни делал. Приходилось мне сажать самолет на вынужденную посадку. И не один раз. И ничего. Справился. И даже не покалечился при этом. Вот и сейчас все получится. Такой опыт у меня есть. Я прекрасно знаю, что надо сейчас делать.
Аккуратно захожу на посадку. Выпускаю шасси. И открываю фонарь кабины на всякий случай. Это чтобы быстрее выскочить, если самолет загорится вдруг. Скорость без тяги винта падает ощутимо. Но пока в пределах нормы. Опускаюсь все ниже и ниже. Вот подо мною уже бетонная полоса. Выпускаю закрылки, снижая скорость полета еще больше. Есть касание. Самолет слегка подпрыгивает, а затем довольно жестко опускается на бетонную поверхность. Какое-то время он катится, теряя скорость. Пока совсем не останавливается прямо посреди взлетно-посадочной полосы. Народ на аэродроме я заранее предупредил по рации еще на подлете к Хорнчерчу. Поэтому они сразу же бросаются к моему застывшему истребителю. Со всех сторон бегут люди. А от КП мчатся две машины: пожарная и скорая помощь. Все правильно. Так и надо действовать при посадке аварийного борта. По инструкции так положено. А англичане инструкции уважают. Ведь они написаны кровью. Впрочем, я и сам эти инструкции прекрасно знаю. И помню — первое, что надо делать пилоту в таких ситуациях. Это как можно быстрее покинуть кабину самолета и отбежать подальше от него. А то вдруг он загорится или взорвется? Техника в аварийном состоянии очень опасна. Поэтому я так и делаю. То есть покидаю кабину моего истребителя с максимальной скоростью. И отбегаю в сторону. После чего оборачиваюсь и приглядываюсь. Нет, не горит. И взрываться вроде бы тоже не собирается.