Битва за Балтику

Многотруден был путь к капитанству конюшенного мальчика Петруши. Чего только испытать ни довелось: побои и оскорбления, голод и несправедливость. Но не отчаялся, выдержал, превозмог и выстоял! Службу свою начал Слизов матросом. Служил на совесть и вскоре был пожалован за сметку и лихость в боцмана, а затем и вовсе в шкипера. Шкипер, он хоть и не офицер, но фигура на любом судне уважаемая, ибо ведает всеми такелажными припасами. Казалось бы, что еще надо крестьянскому сыну? Выбился в люди – и будь счастлив! Но не таков был сын бироновского конюха. Было у шкипера увлечение чудное – любил он решать задачки арифметические да наблюдать, как судовой штурман прокладку на карте вычисляет. Вечно он около штурманов крутился и то ему покажи, и это интересно. Дружки слизовские на него порой обижались. Все люди, как люди, есть случай – сразу в кабак, а этот вечно сидит цифирьки выписывает, противно!

А как-то и вовсе заявился Слизов к капитану своему, бухнулся в ноги да давай просить:

– Пустите, отец родной, учиться меня в роту штурманскую!

У капитана аж челюсть отвисла:

– Экий дурень ты, Слизов, и на кой ляд тебе та рота? Кто ты сейчас? Шкипер – персона уважаемая! А кто после роты той выйдешь? Учеником штурманским на побегушках! Тебе уж третий десяток, семья, детки малые. Пора уж и головой своею сурьезно думать!

Но Слизов от своего не отступал и в роту штурманов определился. Бедствовал, конечно, последнюю полушку слал семье, сам месяцами жил лишь на хлебе да воде. Соученики многие ему в сыновья годились, смеялись над дядькой-перестарком. Но ничто не могло поколебать слизовского упорства. С чисто крестьянской жадностью накинулся на учебу. Себя ж утешал так:

– Великий Михайла Ломоносов и грамоте к двадцати годам выучился, а каких высот в науках достиг!

Не мудрено, что штурманскую роту Слизов окончил первым по списку. За успехи в науках навигацких дали ему, минуя ступень ученическую, сразу чин подштурмана да должность навигаторскую на фрегате. Дело новое пришлось Слизову по душе. Любил он высоты светил брать, счисление вести, ход корабельный мерить. Местом своим дорожил и гордился.

– На нас, навигаторах, весь флот держится! – говаривал дружкам за столом питейным. – Кто знает нынче капитанов короля португальского, что округ Африки в Индии плавали? Никто! А имя Васки да Гамы – великого навигатора – известно каждому просвещенному мореплавателю!

– Ну ты даешь, Иваныч! – искренне восхищались товарищем шкипера да боцмана. – Головастый ты у нас, прям как немец!

Жена подштурмана, Ирина Николаевна, восхищения дружков, однако, не разделяла.

– У всех мужики, как мужики. Все что-нибудь со службы домой тащут кто рыбку, кто окорочек, кто холстинку залатанную. Мой же – одна прореха! Все по грамотеям бегает да книжки напролет читает! И пошто я такая несчастная! – жаловалась она своим подругам-товаркам.

– И то, Николавна, – сочувствовали те. – Не повезло тебе, сердешной, в жизни, еще ты со своим дурнем намаешься!

Проплавал Слизов одну кампанию, затем вторую. Приметило его начальство, стало от иных отличать, в пример ставить. Хорошие штурмана во все времена в цене немалой! Получил Слизов и повышение – стал старшим штурманом на корабле линейном. Стал и деньги неплохие получать, квартиру приличную снял. Жена его о былых разговорах с подружками позабыла.

– Я теперь супружница штюрманская, а потому дама солидная и почтенная! – гордо объявляла она при случае.

– Иш, возгордилась! – шептались промеж себя бабы. – Барыней стала! Вот ведь, что значит мужика башковитого охомутать! Живи и радуйся!

Казалось бы, уж теперь-то надо было Слизову наконец успокоиться. Все в его жизни устроилось вполне. Надо лишь отплавать пять-шесть кампаний, а затем куда-нибудь под Казань на должность фортмейстерскую, лесами корабельными заведовать. Место сытное и доходное. Предел мечтаний каждого флотского штурмана. Но и теперь сын конюха не угомонился! Завел он дружбу с профессором Кургановым, что в Морском корпусе науки точные читал и наладился к нему при каждом удобном случае наведываться, уроки брать. Смеялся Курганов:

– Экий ты, Петр Иваныч, настырный, будто в академики метишь!

Смущался тогда Слизов, треуголку в руках сжимая:

– Хочу лишь от учености вашей малую долю перенять, чтобы дело свое познать до тонкостей предельных. А мечту имею найти способ, чтоб, в море плавая, долготу определять!

Тут уж и Курганов посерьезнел, вздохнул тягостно:

– Сие есть задача неразрешимая. Ни англичанин Невтон, ни наш Эйлер решенья ее не осилили. Куда уж нам тщиться! Ладно, доставай учебник, будем делать урок!

– Иш, халдрон, то наш все с книжками бегает, мол, я не я, а как был сиволапым, так им и останется. Одно слово: х-а-л-д-р-р-о-н! – частенько говорили ему тогда вослед.

Халдронами в те годы презрительно называли корабельных штурманов, тех, что не допускались в кают-компанию и, завидев офицера, должны были вставать перед ним во фронт.