Битва за Арнем. Крах операции «Маркет – Гарден», или Последняя победа Гитлера

Немцы с острым профессиональным интересом анализировали неудачу британцев, особенно то, как они потеряли Überraschungserfolg – «эффект неожиданности»[1459]. Как позднее отмечал оберст-лейтенант фон дер Гейдте, главный недостаток плана в Арнеме состоял в том, что британская десантная бригада, высадившаяся в первый день, была недостаточно сильной и что войска не были сброшены по обе стороны реки. «Они устроили в Арнеме невероятный хаос»[1460], – заключил он. Как немецкие, так и голландские офицеры не согласились с мнением Уильямса, который утверждал, что южный берег Недер-Рейна у моста не подходит для планеров и десантников. А мощь зенитных батарей, как заметил генерал-оберст Штудент, была сильно преувеличена. В результате, добавил он, британцы потеряли «внезапность, самое сильное оружие воздушно-десантных войск. В Арнеме противник не разыграл этот козырь, и это стоило ему победы»[1461]. Биттрих, до того очень уважавший полководческое искусство Монтгомери, после Арнема изменил свое мнение[1462].

Ожидать, что 30-й корпус Хоррокса пройдет от канала Маас – Шельда, находящегося на территории Бельгии, 103 километра по единственной дороге в Арнем, означало обрекать себя на неприятности. Даже имея превосходство в воздухе, немецкий Генштаб отклонил бы такой бросок, как Husarenstück, – рискованное предприятие. Требуемая скорость продвижения не допускала никаких задержек. И, несмотря на то что доказательств обратного появлялось все больше, Монтгомери продолжал верить, что немцы не смогут быстро отреагировать и подготовить эффективную оборону. Генерал Дэвид Фрэзер, принимавший участие в битве за Неймеген младшим офицером-гренадером, писал: «Операция “Маркет – Гарден” была в определенном смысле бесполезной. Это была очень неудачная идея, ужасно спланированная, ее спасло – трагически – лишь невероятное мужество тех, кто ее осуществил»[1463].

Для отряда Сосабовского это была двойная трагедия. В первую неделю октября «они получили ранившее всех известие, что Варшава пала. Это было как удар молнии. Вот тогда его люди почувствовали себя совершенно обессиленными и подавленными»[1464]. Казалось, никому больше не было дела до судьбы Польши.

Два польских десантника из противотанковой батареи, Стэнли Носецки и его товарищ Гонсёр, вместе вернулись на свою базу в Англии, в Ниссен. Оказалось, что они единственные выжившие из всех, кто был с ними в этом лагере. Внезапно Гонсёр (почти наверняка военный псевдоним), ветеран гражданской войны в Испании и французского Иностранного легиона, дал волю скорби и гневу: «Нас убивают, и никто нам не помогает. Наши братья в Варшаве погибают, и никто не помогает им. Что толку сидеть в этих пустых бараках, где столько переживаний и слишком много горечи! Пойдем отсюда».

За пределами лагеря им встретился грузовик армии США, за рулем сидел чернокожий. Он узнал польских десантников и предложил подвезти их до Нортгемптона. «Вы, ребята, заслужили веселое времечко», – сказал он. В Нортгемптоне оба поляка отправились в гостиницу. «Мы встретились с сержантом Королевских ВВС, его прекрасной женой и свекровью, настоящей леди»[1465]. Они говорили об Арнеме и Остербеке, о которых сержант, должно быть, много слышал в Королевских ВВС, все вместе они поужинали, а потом пошли в бар. К тому времени было уже поздно возвращаться в лагерь, и они решили остаться в гостинице. Один из них, почти наверняка Гонсёр, закончил тем, что переспал с «настоящей леди». Короткой отлучки из польского лагеря с его трагическим унынием и доброго отношения новых знакомых хватило, чтобы восстановить их душевное равновесие.

У генерал-майора Сосабовского было больше, чем у его солдат, оснований чувствовать себя покинутым и обиженным. Ни Хоррокс, ни Браунинг не могли простить ему критику британского планирования и командования. Когда Сосабовский сообщил Браунингу, что польское правительство намерено наградить его звездой Ордена Polonia Restituta[1466], тот ответил: «Буду абсолютно откровенен и скажу: польские награды в настоящее время не слишком для меня уместны. Вам, должно быть, лучше всех известно, что мои отношения с вами и с вашей бригадой за последние несколько недель складывались не особенно удачно; на самом деле все было совсем по-другому»[1467]. Сосабовский немедленно написал ответ, чтобы извиниться, «если хоть когда-то мое мнение не было выражено таким образом или словами, которые пришлись бы вам по душе»[1468].