Битва за Арнем. Крах операции «Маркет – Гарден», или Последняя победа Гитлера

Вскоре после полудня началась главная атака немцев на восточном фланге у церкви Остербека. Немцы пытались отрезать британцев от реки. Опергруппа Лонсдейла и отряд планеристов угодили в самое пекло. Эсэсовцы, саперы с огнеметами, САУ и несколько «Королевских тигров» угрожали гаубицам Легкого полка. Некоторые артиллеристы вели огонь прямой наводкой ближе чем с полусотни метров. Одну батарею захватили. Последние оставшиеся противотанковые орудия были приведены в боевую готовность. «Мало звуков страшней, чем лязг и грохот танка, что надвигается на тебя», – написал в тот день майор Блэквуд из опергруппы Лонсдейла. Но они удержались. «Есть что-то мрачно-комическое, – добавил он, – в зрелище лихорадочных метаний гунна, напрасно пытающего спастись, когда пули выбивают грязь у него из-под ног»[1255].

Майор Кейн из Южно-Стаффордширского полка, заметно приободрившийся после нежданной возможности побриться, снова проявил себя необычайным храбрецом. Когда у него закончились снаряды для PIAT, он схватил 2-дюймовый миномет. «Благодаря умелому обращению с оружием и смелому руководству теми немногими бойцами, что все еще были под его командованием, – говорилось в документе о его представлении к награждению Крестом Виктории, – он полностью деморализовал противника, беспорядочно отступавшего после более чем трехчасового боя»[1256].

Уркварт отдал распоряжение своим офицерам не объявлять об отходе до раннего вечера – на случай, если кто-то попадет в плен. Прошлой ночью в «Денненорде», на западном фланге, бывший генерал-губернатор эсквайр Бонифаций де Йонге думал, что их собираются спасти. Он был убежден, что артиллерийская стрельба союзников с юга поддерживает масштабную переправу через реку. Разочарование было огромным. «Во второй половине дня поступило так много раненых, что мы уже не справлялись. Люди лежали друг на друге. Все переполнено. Готовить было невозможно. Майор сказал, что ночью они вместе со всеми, кто может двигаться, отступают на тот берег, в Дрил. Так что весь этот план – полный провал. Все жертвы, все страдания, все напрасно!»[1257]

Майор Пауэлл тоже был встревожен, когда узнал в «Хартенстейне», что сегодня ночью они уходят. Он полагал, что прибытие Дорсетского полка означало скорую переправу всей 2-й армии. Он почувствовал тошноту, думая обо всех напрасных усилиях и стольких потерянных жизнях[1258]. Майор Блэквуд, напротив, не питал никаких иллюзий, когда услышал весть о ночной эвакуации: «Это был горький момент, но продукты и боеприпасы на исходе, все противотанковые орудия подбиты, люди девять дней под огнем орудий и минометов, они уже едва соображают, альтернативы нет»[1259].

Как только решение об отходе было принято, генерал-майор Уркварт вызвал Чарльза Маккензи, Эдди Майерса и других офицеров штаба. Он объяснил, что еще молодым офицером изучал эвакуацию союзных войск в Галлиполи, и теперь планировал следовать аналогичному плану. Основную часть дивизии переправят на другой берег ночью, ориентиром будут белые саперные ленты. Арьергард будет стоять на флангах почти до конца, чтобы немцы не поняли, что происходит. Пока Уркварт строил свои планы, вспоминая Галлиполи, бригадир Хикс бормотал что-то про «еще один Дюнкерк»[1260]. И не он один.

В 17.30 детали плана эвакуации разослали всем офицерам. К сожалению, старое правило британской армии «последний пришел, последний вышел» означало, что поляки сформируют главный арьергард. Британский майор передал приказ командиру 8-й роты лейтенанту Смачному: «8-я рота должна оставаться на своих позициях и прикрывать эвакуацию. Роту освободят в должное время. Приказ покинуть позиции доставит вестовой»[1261]. Смачный подозревал, что приказ станет смертным приговором для него и для его роты.

Для польских десантников это был особенно горький момент. Их не было в Варшаве, они не сражались плечом к плечу с соотечественниками. Красная армия стояла у ворот их столицы, и они понятия не имели, разрешат ли им когда-нибудь вернуться домой. Их мертвых в Остербеке хоронили там, где они погибали, в воронках, в траншеях или окопах. На их могилах товарищи клали каску, ставили простой крест из веток, помеченный жетоном или знаком с указанием звания, имени, национальности, даты смерти. Закончив погребение, солдаты произносили короткую молитву. «В их глазах были слезы – слезы скорби о павших и печали о несбывшейся надежде»[1262].

Хотя они были только рады покинуть ад Остербека, но перспектива новой переправы под огнем не нравилась. Они чувствовали, что тогда, в первый раз, им повезло. «Ожидать, что подобное чудо повторится, было явным злоупотреблением божественным терпением». Пришел приказ оставить все, кроме оружия. «Рюкзаки выстроены аккуратно в ряд, так что немцы не смогут сказать, будто поляки бежали в панике»[1263].