Битва в космосе

Когда Руставели включил рацию и она ответила ему лишь треском атмосферных помех, он почувствовал поднимающиеся откуда-то снизу волны паники.

Все. Судя по всему, рация повредилась при аварии. Никакого ответного сигнала он не получит. И не сможет послать сигнал вызова. На «Циолковском» даже не будут знать, что они с Брюсовым попали в переделку. Не будут знать до тех пор, пока «Странник» не промолчит, когда его вызовут в эфире согласно временному расписанию… И что они станут делать тогда? Даже если Толмасову удастся определить местонахождение минервохода, ему потребуется несколько дней форсированного марша по тундре, чтобы добраться сюда. А Брюсов может не дотянуть и до вечера.

Мысль о том, что надо позабыть о собственных страхах и срочно оказать помощь раненому, подействовала на Руставели отрезвляюще. Грузин окинул взглядом опрокинувшийся минервоход. Поставить его на колеса в одиночку, конечно же, нечего и пытаться: слишком тяжел. Задача номер один — попробовать связаться с «Циолковским», и как можно скорее. Так что же там с рацией? Он снова включил ее. Ничего, кроме треска. Но если она трещит и попискивает, значит, не совсем еще вышла из строя. И тут Руставели осенило.

— Антенна! — вскричал биолог и метнулся к передней части машины. Антенна целиком зарылась в снег. «Дай Бог, не сломалась», — подумал он, нащупал в снегу упругий металлический прут и, стиснув зубы, с трудом согнул его так, чтобы один конец антенны смотрел вверх. Длина ее получилась вдвое меньше нужной. Ничего другого не оставалось, как обходиться тем, что есть. Вернувшись к рации, Руставели включил ее и поднес к губам микрофон.

— «Странник» вызывает «Циолковского»… «Странник» вызывает «Циолковского»… «Странник» вызывает «Циолковского». Вы слышите меня, «Циолковский»? У нас авария. Слышите меня?

— Шота! Что случилось? — Голос Кати звучал так глухо, будто они переговаривались, стоя у водопада, но сейчас он показался Руставели самым сладостным звуком, который ему когда-либо приходилось слышать.

— Катя! — сказал он, дивясь неожиданно охватившему его спокойствию. — У нас авария. Проклятая колымага перевернулась. Брюсов ранен.

— Ранен? Насколько серьезно? — Даже сквозь звуковые помехи Руставели услышал появившиеся в Катином голосе профессиональные нотки доктора Захаровой.

— Еще не знаю. Он потерял сознание — ударился головой. Минут пятнадцать назад, или чуть больше. Я решил пока не двигать его с места.

— Правильно. Сделаешь это только в случае крайней необходимости.

— Понял. Наверное, и с тем, чтобы раздевать его на предмет поиска переломов, спешить пока не стоит. Может, у вас там и Гавана, а у нас здесь — почти Чукотка.

— Руставели, — вклинился в разговор Толмасов, — дайте мне ваши точные координаты.

Немало потрудившись над тем, чтобы считать показания с перевернутого вверх ногами гирокомпаса, биолог ответил:

— Расстояние от корабля 112, 7 километра, азимут 63 градуса.

На некоторое время в наушниках воцарилось молчание; Руставели живо представил себе, как Толмасов проводит линию по карте.

— Близ Каньона Йотун, — сказал наконец полковник.

— Да, Сергей Константинович. Выходит, что мы с Брюсовым сейчас ближе к американцам, чем к вам. Нас разделяет единственное крошечное препятствие — этот чертов овражек.

— Не время шутить, Шота Михайлович. Скажите лучше, вы сможете поставить машину на колеса?

— Один не справлюсь. Может быть, если Брюсов придет в себя… — Будто услышав слова биолога, Брюсов шевельнулся и застонал. — Погодите секунду, — бросил Руставели и, подскочив к раненому, наклонился над ним. — Валерий! Вы в порядке? Вы меня узнаете?

— Голова… — пробормотал Брюсов, с видимым усилием приподнимая левую руку, скорее всего, для того, чтобы ощупать голову. Рука бессильно упала, и раненый снова застонал, на этот раз громче. Его залитое кровью лицо посерело от боли. Катя и Толмасов криком в динамике пытались привлечь внимание Руставели, но он сидел рядом с Брюсовым, пока лингвист снова не закрыл глаза. Хотя сознание, похоже, не потерял. Биолог с облегчением заметил, что его товарищ не утратил способности двигать ногами и правой рукой, хотя и вскрикивал, когда пытался шевельнуть левой. Грузин сообщил об этом на «Циолковский».

— Значит, ни позвоночник, ни шея не сломаны, — констатировала Катя.

— Да, — согласился Руставели, — я тоже так думаю. Больше всего меня беспокоит его левая рука и… Похоже, он не соображает, где находится и что делает. Головой долбанулся крепко.

— Как думаете, Брюсов продержится, пока мы с доктором Захаровой доберемся до места? — спросил Толмасов официальным тоном.

— Я не знаю, товарищ полковник, — так же официально ответил Руставели. — А разве у него есть выбор?