Славянскую принадлежность Любшанского городища, основанного ранее Ладоги, признает и норманист Г. С. Лебедев: «Височные кольца, в том числе спиралеконечные, характерные для раннеславянской культуры во всей “северославянской этнокультурной зоне”… убедительно обосновывают безусловно славянскую принадлежность укрепленного поселения. (…) Таким образом, Любша — первый по времени памятник славян в ладожской округе, предшествующий появлению застройки середины VIII в. на Староладожском Земляном городище…»{320}В свое время Л.С. Клейн, рассуждая об археологических следах миграции норманнов, в качестве одного из них, свидетельствующего о подчинении местных жителей завоевателям, выделил следующий признак: «Комплексы пришлой культуры — с оружием и в центре, вокруг — местной и без оружия»{321}. Думаю, приверженцы интеллектуальной честности и борцы за правду в исторической науке не будут возражать против распространения этого принципа и на различные типы городищ. Если одно поселение обнесено мощными укреплениями, уникальными для всего региона, а второе, находящееся в пределах видимости на другом берегу реки, полностью лишено каких бы то ни было укреплений, то едва ли могут быть сомнения по поводу того, какое именно поселение в военно-политическом отношении господствует как над соседним поселением, так и над всей округой. Таким образом открытие Любшанского городища поставило жирный крест на всех рассуждениях норманистов о господстве скандинавов над славянами на севере Руси, о том, что именно викинги были теми самыми варягами, которые взимали дань с восточноевропейских племен и контролировали пролегающие через их земли торговые пути. По иронии истории именно археологические данные окончательно опровергли все норманистские гипотезы на эти темы, которые они самозабвенно повторяли многие десятилетия.
Изложенные выше факты относительно севера Руси полностью согласуются с выводами, уже давно сделанными исследователями применительно ко всей волго-балтийской торговле. «К настоящему времени, — подчеркивал еще в 1956 г. В.Л. Янин, — 25 наиболее ранним восточноевропейским кладам куфических монет конца VIII — первой трети IX в. и трем десяткам отдельных находок того же времени в Восточной Европе может быть противопоставлено в Западной Европе только 16 кладов и 13 отдельных находок. (…) Что касается роли скандинавов на этом начальном этапе торговли, то из 16 кладов конца VIII — первой трети IX в. только три обнаружены на Готланде и один в Упланде, на территории материковой Швеции. Два ранних готландских клада (783 и 812 гг.) очень малы. В одном из них содержалось 8, в другом 11 монет. Третий датируется 824 г., а клад из Упланда — 825 г. Остальные 12 западноевропейских кладов ничего общего со Скандинавией не имеют: пять из них найдены в Померании и датируются 802, 803, 816, 816 и 824 гг.; три — в Восточной Пруссии и датируются 811, 814 и 818 гг.; три в Западной Пруссии — 808, 813 и 816 гг.; один клад 810 г. обнаружен в Мекленбурге.