— Что он имел в виду, когда сказал, что у него отняли семью? — запинаясь, спросила она. — Ты сказал, что это произошло во время битвы в Пористе.
Он притянул ее к себе и посмотрел в глаза; тут же представил себе, каково это — потерять ее навеки, и волна страха захлестнула его целиком. Он поцеловал ее долгим нежным поцелуем.
Тасия почувствовала разницу между порывом страсти и этим поцелуем, в котором не было желания, а только глубокие чувства, которые не сумел бы верно описать даже поэт. Она улыбнулась ему и погладила по щеке.
— За что это?
Родарио вздохнул.
— Нармора, так звали его жену, была полуальвийкой. Она сражалась с нами на стороне добра против Нод’онна, а затем пошла учиться к последней волшебнице, Андокай Вспыльчивой. Вместо волшебницы выступила она и сохранила Потаенную Страну от аватаров и эоил. В качестве благодарности часть ее рассыпалась в пепел. Искоренение скверны не знало пощады. Ни по отношению к ней…
— …ни к ее детям, — огорченно закончила Тасия. — Как ужасно. Бедный Фургас.
— После битвы он обвинил в их смерти гномов и людей. Если бы аватарам позволили выполнить свою работу, сказал он тогда в безумии, число жертв в Потаенной Стране оказалось бы значительно меньше. Они уничтожили бы зло и ушли обратно. Не потребовалось бы искоренения скверны. А сам он стал бы счастливым отцом семейства, — актер поглядел мимо нее на красное солнце. — Иногда я даже задавался вопросом, не был ли он прав.
Женщина промолчала, отпила вина и вернула ему бутылку.
Родарио вздохнул.
— Тогда было бы нечестно говорить, что я его понимал. Я горевал о Нарморе, как о подруге. Сегодня я могу представить себе, каково было ему, — он протянул руку и коснулся светлых волос Тасии. — Я молюсь богам, чтобы мне никогда не довелось испытать подобного. Кто бы ни был виноват в этом, я ненавидел бы и преследовал бы его до конца своих дней.
Она взяла его руку и положила себе на щеку.
Так они и сидели, пока не стемнело. Родарио тихонько заглянул к Фургасу, который спал на постели, затем пара актеров подсела к костру и, крепко обнявшись, стала слушать песню, которую затянула Геза.
Бальба Гуляймолот из клана Каменнольстивых племени Вторых чувствовала себя среди множества людей несколько неуютно.
Требование королевы Изики относительно того, чтобы в стенах крепости не было ни одного гнома, она находила смешным. Гномка не понимала страхов повелительницы. Без силы детей бога-кузнеца люди проиграют, для нее это было очевидно.
Несмотря на раздражение, она выполняла свою задачу тщательно и после завершения работ перепроверила вместе с мастером каждый камешек в Паланде.
— Разве крепость не чудесна? — радовался мужчина.
— Нет, не чудесна, — разрушила его радость Бальба. — Мне это сооружение кажется отвратительным, брошенным посреди поля, некрасивым и нелюбимым. Архитекторы прошлого продумали все очень хорошо, но при этом совершенно позабыли о внешнем виде.
Столь резкие слова совершенно расстроили мастера. Он, как потомок тех, кто строил Паланд, почувствовал обиду.
— Вы, гномы, думаете, будто можете лучше?
— Я не сказала, что мы сделали бы лучше. — Бальба знала, что ее народ построил бы намного лучше, но решила не утирать ему нос снова. — Мне не хватает души, которая живет в каждом строении, созданном гномами. Люди, построившие Паланд, придавали форму камню, не думая о текстуре и структуре. Они изнасиловали его вместо того, чтобы послушать материал и сделать так, чтобы из него выросла искусственная гора. В этом причина того, что наши строения стоят дольше, чем ваши, — Бальба и каменотесы гномьих племен знали свойства каждого камня, от гранита до сланца, от базальта до мрамора или песчаника.
В свете заходящего солнца она быстро обнаружила бракованное место.
— Эй, ты там, — крикнула она одному из рабочих, которых отдал ей в подчинение король. Ее указательный палец был направлен на замковый камень прохода в главное здание. — Я же поручала заменить его.
— Не было времени, Бальба. Нам еще нужно…
— Я скажу королю Брурону, если арка ворот от громкого звука фанфар задрожит и сломается у него над головой. — Гномка уперла в бока крепкие руки. Это был жест, говоривший об упрямстве и непреклонности.
Мастер спрыгнул к своим подчиненным.
— Я сейчас подберу себе нескольких людей и примусь за работу, Бальба, — сказал он, опуская глаза, чтобы та не увидела в них молчаливого проклятия. Он убежал прочь, радуясь тому, что не должен более выслушивать речи коротышки.
Бальба тряхнула каштановой шевелюрой и поправила кожаный передник.
— Люди, — негромко пробормотала она и отправилась по своим делам.