Битва пророков

– Нет, я пойду. Ничего не бойся. Это не русалки!

– Я не отпущу тебя! Ты не знаешь, русалки по ночам зазывают разными голосами молодцев, чтобы утопить и выпить горячую кровь. Им всегда холодно в воде. Они кровью согреваются!

– Сказки это все! Жди меня тут!

– Нет, я пойду с тобой! Мне страшно…

– Ну, пойдем вместе. Только не смотри на них.

– На кого, а? На кого не смотреть? Кто там? – дрожала она.

– На покойников не смотри. Смотри в ноги, поняла?

– Ага… Поняла… Не буду смотреть. Ты только меня не отпускай! Не отпускай меня, ладно?

– Ладно, ладно! Отпустишь тебя! Вцепилась как щука! Пойдем, только тихо! Хазары заметят – несдобровать нам!

Они осторожно, с остановками стали красться к крестам. Голос продолжал уныло звать:

– Михаи-и-ил…

Кресты стояли четырьмя рядами на расстоянии шести-семи шагов друг от друга. Резко пахло вытекшими из тел испражнениями, кровью и еще чем-то. Каким-то смертельным ужасом, холодным, обильным потом страха. Венеслава, дрожа всем телом, уткнувшись лицом в Михаила, брела, спотыкаясь в полуобморочном состоянии.

– Под ноги смотри!

Но она была не в состоянии оторвать лицо от него. Беловский это понял и прижал ее к себе. Они медленно проходили между крестов, ища голос. Стояла абсолютная тишина, лишь изредка кто-то еле слышно шевелился или вздыхал. Ему вспомнилось, что подобное ощущение было у него в ночной полевой казарме, где, вымотавшиеся за день, мертвым сном спали две сотни человек. В душной тишине помещения иногда кто-то поворачивался, чмокал или сопел. Вот и тут все как будто спят и изредка шевелятся во сне.

– Михаи-и-ил… – послышалось уже ближе.

Михаил пристально всматривался в тела на крестах, ища источник голоса. Но вдруг Венеслава споткнулась. От неожиданности она вскрикнула. Вслед за ней и Беловский почувствовал под ногами что-то мягкое и тяжелое. Они чуть не упали. Присмотревшись, увидели, человека, который пытался ползти.

– Михаил, ты пришел? – спросил он с трудом на черкасском наречии.

– Ты кто?

– Я – раб Божий Захария.

– Ты звал меня, Захария?

– Я больше никого не знаю из русов… К тому же ты крещеный. Я видел у тебя крест, – он замолчал, тяжело дыша. – У меня порвались руки, я упал с креста. Когда падал, порвались и ноги. Гвозди тонкие… Плохо приколотили… Я не могу ползти. Дайте воды…

– У нас нет воды…

– Отнесите меня к воде… Ради Бога…

До берега было недалеко, шагов двести, не более. Но там спали русы. В темноте можно было наскочить на кого-нибудь и поднять весь лагерь. Можно было вернуться тем же путем. Но там были корабли, на которых тоже спали русы. Да и нужно ли? Можно ли? Он не имел права вмешиваться в историю! Если допустить, что Михаила нет в этом времени, то, значит, и Захарию некому тащить к реке. Вдруг он выживет? Тогда он продолжит фигурировать в истории. А это было не по правилам троянцев.

Беловский мучительно думал, что ему делать. Он был в растерянности. Венеслава немного пришла в себя, убедилась, что перед ней не вурдалак, не покойник, а живой черкас. Она спросила:

– Что он говорит?

– Он просит отнести его к реке.

– Так давай же отнесем.

– Ты понимаешь, что он казнен судом Великого Кагана и суд этот одобрен русским вечем?

– Да, понимаю.

– Если увидят, то подумают, что мы его сняли с креста и помогаем бежать…

– Не увидят, мы тихонечко!

– Ты понимаешь, что он тебе враг? Почему ты хочешь ему помочь?

– Ты рассказывал сегодня про Иисуса. Я представила. Мне стало очень жалко Его. Ему никто не помог! Его все-все оставили! Горько ему было… Да и какой он сейчас враг? Враг – когда сильный. А когда немощный – какой враг?

– Добрая ты, Венеславушка. Настоящая русская у тебя душа.

– А какая же? Конечно, русская.

– Я не в том смысле… ты не поймешь, о чем я….

Захария застонал. Кажется, он терял сознание и просил воды.

– Если мы его понесем и он будет так стонать, то нас все равно заметят…

– Подожди меня здесь, Мишенька, я сбегаю одна и принесу воды. Мы его напоим. Если ему станет легче, то отнесем к воде. А нет – как Богу угодно!

– Какому Богу?

– Какому, какому! Его Богу, конечно! Иисусу! Не Перуну же?

– Почему не Перуну?

– Потому что Перун наш, а не его. У него есть свой Бог.

– И ты не боишься идти одна?

– Теперь не боюсь…

– Почему?

– Мне его Бог поможет.

– А почему не Перун? Он же твой бог?

– Потому что я сейчас не его делом занимаюсь. Какая ему разница – выживет черкас или не выживет? У него своих детей хватает…

– Ну, иди тогда. Помоги тебе Бог!

Венеслава исчезла в темноте. Беловский остался один с Захарией. Тот тяжело дышал и больше не говорил. Что же делать? Может, Изволь поможет? И она незамедлительно ответила:

– Ты правильно сделал, что вспомнил меня. Никогда не забывай, кто ты есть. Ты не отсюда. Тебя это все не касается. Да и девчонок сильно не прижимай!

– Я и не прижимал.

– Я видела! Не прижимал он…

– Ты что, ревнуешь?

– Чего? Я ревную? Ну, ты и сказанул! – фыркнула Изволь.

– А чего же ты волнуешься?

– Мне по должности волноваться положено! А вот тебе девчонок прижимать не положено!

– Ты говорила, что не замечаешь плохого, помнишь?

– Ну, да, говорила, ну и что? Я действительно не замечаю плохого.