По пути он остановился у хрустального гроба первой усыпальницы с младенческим тельцем убиенного ребенка Серены Батлер – Маниона Невинного. Он и раньше выказывал знаки почитания этой гробнице. Во время бесконечной войны с мыслящими машинами множество людей приходили сюда поклониться праху ребенка, зажегшего пламя священной войны. Абулурд долго смотрел на немного искаженное прозрачными стенками гроба личико младенца. В печальном расположении духа он покидал Город Интроспекции.
Он оказался пленником, лишенным тела, мозгом, оказавшимся в заточении. Единственное, что нарушало монотонность такого полусуществования, это вспышки боли или звуки, когда другие кимеки раздражали стержни, присоединенные к сенсорным центрам головного мозга Квентина Батлера.
Иногда Квентин находил ужасным то, что видел вокруг себя; в других случаях он, погруженный в голубоватую электрожидкость, чувствовал, как потоки воспоминаний и мыслей уносят его далеко-далеко отсюда.
Иногда он думал о том, что, наверное, Вандра влачит сейчас такое же беспомощное и жалкое существование, как и он, погребенной заживо, как когда-то на Иксе. Если ее состояние действительно таково, то Квентин пожелал бы ей скорой смерти, если бы раньше знал об этом.
Он не мог отмечать течение времени, но ему казалось, что с момента его пленения прошла целая вечность. Титан Юнона продолжала общаться с ним насмешливым, но успокоительным тоном, проводя Квентина через то, что она называла «типичной регулировкой». Со временем он научился блокировать бо́льшую часть своей фантомной боли, причиненной нервной индукцией. Хотя он до сих пор чувствовал себя так, словно его руки, ноги и грудь были погружены в расплавленную лаву, он понимал, что в действительности у него нет реального тела, которое могло бы испытывать боль. Ощущение существовало целиком в его воображении – так было до тех пор, пока Агамемнон однажды не приложил раздражение к центру боли, и весь мозг захлестнула волна невыносимых мучений.
– Когда ты перестанешь сопротивляться своему новому положению, тому, каким ты стал, – сказала Юнона, – когда ты смиришься с тем, что отныне ты – кимек и часть нашей новой империи, только тогда смогу я показать тебе альтернативы этим ощущениям. Так же как легко вызвать чувство боли, так же легко возбудить и центры удовольствия – и поверь мне, это доставляет весьма большую радость. Я помню восторги секса в те дни, когда была еще заключена в человеческий облик – я часто предавалась любви до наступления эпохи титанов, – но потом мы – я и Агамемнон – разработали новые методики вызова ощущений, и они по силе превосходят все, что могут испытывать реальные люди. Я просто сгораю от нетерпения показать тебе эти вещи, малыш.
Странные посредники-неокимеки, которые некогда, будучи людьми, ухаживали за когиторами, занимались своими делами, лишенные мужества и подчинившиеся своей участи. Они привыкли к новому положению, но Квентин поклялся себе, что никогда не сдастся и не покорится. Ничего на свете он не желал больше, чем убить всех кимеков, даже если при этом он и сам найдет свою смерть. Это его больше не волновало.
– С добрым утром, малыш. – Слова Юноны гулким эхом отдались в его мозге. – Я снова пришла поиграть с тобой.
– Лучше поиграй с собой, – ответил он. – Я мог бы предложить тебе множество развлечений, но они невозможны по чисто анатомическим причинам, вернее, по причине отсутствия таковых. У тебя же нет больше органического тела.
Юноне показались забавными такие слова.
– Но, кроме этого, мы освободились и от изъянов и недостатков, присущих органическим телам, мы освободились от их слабостей. Мы ограничены только нашим воображением, так что для нас просто не существует понятия «анатомической невозможности». Хочешь попробовать чего-нибудь необычного и приятного?
– Нет.
– О, поверь мне, все это было бы просто невозможно, останься ты в своем старом теле. Я гарантирую, что тебе понравится.
Он попытался отказаться, но Юнона уже подошла к нему и принялась своими членистыми руками колдовать со стержнями, прикладывая к мозгу необходимые раздражения. Внезапно Квентина захлестнула волна экзотического, приятного ощущения, приятного настолько, что захватывало дух. Он не удержался и застонал. Он даже не смог потребовать, чтобы Юнона прекратила эту сладкую пытку.
– Самый лучший секс – это порождение нашего воображения, вот в чем все дело, – говорила между тем Юнона. – Сейчас ты одно лишь чистое сознание…
Она снова пронзила его током, и Квентин почувствовал, что тонет в лавине экстаза еще более невыносимого, чем боль, которую они навязывали ему в виде наказания после пленения.