Битва начинается

– Переходи рельсы! Живо!

Она пришла в себя, не выдержали нервы или сработал инстинкт самосохранения, или и то, и другое; она схватила его за руку и потащила за собой.

– Идем!

– У меня вывих лодыжки, иди сама!

Роуз Шеперд обхватила его за плечи, повела, оглядываясь назад. Зеленый фургон и синий седан уже въезжали на перекресток; трейлер, с которым они столкнулись, дымился ярдах в ста от места столкновения, водитель лежал возле него. Она посмотрела вперед, поезд был совсем близко.

– Идем, Руфус, – произнесла она тихо, успокаивающе, совсем как ее мать говорила ей или ее братьям, когда они разбивали коленки.

– Хватит нянчить меня, черт возьми!

Он оттолкнул ее, в глазах выступили слезы; он захромал сам, тяжело припадая на левую ногу. Они подошли к колее. Роуз оглянулась. Синий седан переезжал перекресток, из люка на крыше показалась голова; через секунду человек откроет стрельбу.

Она сунула руку в кобуру, направила револьвер в ветровое стекло и выстрелила два раза.

Синий седан по-прежнему приближался.

Она остановилась, вдохнула поглубже, взяла револьвер обеими руками. Прицелилась прямо в лицо человека над люком в крыше.

– Ну держись!

Она выстрелила, и голова исчезла, но она не услышала звук выстрела, было слышно только гудение поезда и крик Барроуса:

– Беги, Рози!

Роуз Шеперд отвернулась от синего седана с помятым бампером. Она стояла посреди железнодорожной колеи, Руфус Барроус протягивал ей руку, поезд был совсем рядом. Она отпрыгнула влево, ободрав левую руку о гравийную насыпь. Налетел порыв ветра, раздув ей волосы и рубашку.

Руфус Барроус стоял рядом.

– Прыгаем в поезд, иначе нам крышка!

Она встала, товарные вагоны проносились мимо. Поезд начал замедлять ход; в этом месте колея шла под уклон. Руфус Барроус отобрал у нее револьвер; она услышала, как он что-то кричит ей, но не разобрала из-за стука колес. Потом он схватил ее за талию, ей показалось, что они летят, она больно ударилась и упала на спину.

– Мы в глубоком дерьме, Рози, – прокричал Руфус Барроус, стук колес звучал по-другому. Они ехали в вагоне…

Дэвид Холден пил пиво, поскольку, кроме него, можно было достать только вино, которое он не любил. Его запасы крепких напитков давно закончились, а до отмены чрезвычайного положения покупать и продавать их было запрещено. По телевизору в который раз показывали «Остров Джиллигана». Шкипер кричал на Джиллигана, но кому было до этого дело?

В черно-белом изображении волосы Мэри-Энн напоминали волосы Элизабет, Холден почувствовал, что плачет. Он закурил еще одну сигарету и закрыл глаза, но слезы продолжали идти, он чувствовал, как они катятся по щекам.

Глава двадцать первая

Руфус Барроус стоял у стола заместителя шефа полиции Ральфа Камински, левая нога разрывалась от боли.

– Сержант Барроус. Я требую полной откровенности со мной.

Барроус не знал, что сказать, потому промолчал.

– Сержант Барроус, во время происшествия на автостраде 97 с фургоном, принадлежащим Горасу Уайтлоу, по дороге следовал автомобиль. Вас и детектива Шеперд опознали. Что, черт побери, все это значит? Что это еще за военные игры?

– Простите, сэр?

– Барроус. Вы, Руди Голдфарб и Горас Уайтлоу были хорошими друзьями. Что вы там делали? Все это напоминает самовольную расправу.

Барроус откашлялся.

– Вы уже говорили с детективом Шеперд, сэр?

– Поговорю, как только она объявится. Но сейчас я спрашиваю вас, Барроус.

Ральф Камински был лысый, худой, у него были хитрые черные глаза. Поговаривали, что он не любит чернокожих. Это было несправедливо: он не любил никого.

– О чем вы хотите спросить меня, сэр?

– Вы с детективом Шеперд находились в фургоне, принадлежащем детективу Уайтлоу. У меня есть свидетель. Вы положите на стол свой значок. Вы сдадите оружие. И расскажете мне все.

Барроус не проронил ни слова.

– Насколько я понимаю, в Управлении полиции работает целая группа заговорщиков, и мне нужны все фамилии. Для преследования этих революционеров есть соответствующая процедура…

– Они негодяи, Камински.

– Они граждане Соединенных Штатов, у них есть гражданские права и все такое, и самосуд я не допущу, Барроус. Все это вовсе не причина, чтобы какие-то сумасшедшие полицейские – представители меньшинств творили что им захочется, черт побери!

Барроус посмотрел на него.

– Меньшинств?

– Вы, детектив Шеперд, Уайтлоу и Руди Голдфарб.

– Ладно, хорошо. Рози Шеперд – женщина. Руди Голдфарб был евреем. Я чернокожий. К какому меньшинству относится Горас Уайтлоу?

Камински посмотрел на свои руки.

– Может, по какой-то причине он не упоминал об этом, но он был католиком.

– Католик? Черт побери, что же тогда большинство? Белые? Протестанты? К какому меньшинству относится Камински? Вы поляк, это…

– Я не поляк и не католик, Барроус. Но здесь определенно дело в меньшинствах. И я понимаю, правда понимаю, вам всем не нравится, что этот «Фронт Освобождения Северной Америки» заявляет, что представляет вас…

– Эта банда убийц-коммунистов не представляет ни меня, ни других чернокожих, ни женщин, ни католиков, ни евреев. Они представляют только себя, Камински.