Битва на дне

Еще со Второй мировой войны известно: шум винтов, акустический след каждого судна уникален, как отпечатки пальцев или рисунок радужной оболочки глаза у человека. Нет двух судов, оставляющих одинаковый звуковой след, и если иметь реперные данные, акустические характеристики, то по звуковой картинке можно установить не только тип судна, но и его название, порт приписки и чуть ли не фамилию капитана. Это стало возможным относительно недавно, лет двадцать назад, когда появились сверхчуткие высококачественные гидроакустические системы нового поколения с повышенной разрешающей способностью. За эти последние двадцать лет все крупные военные флоты мира накопили колоссальное количество «звуковых отпечатков» как своих кораблей, так и чужих. Переведенные в интерактивную цифровую форму, эти акустические автографы заносились в электронные базы данных. И теперь распознавание корабля, который позволил себя услышать, стало довольно рутинной процедурой. Хотя и сейчас многое зависело от опыта и профессионализма гидроакустика, поймавшего сигнал.

Ни того ни другого вахтенному акустику «Арктура» было не занимать. Когда Мезенцев и Полундра зашли в его отсек, акустический след, соответствующий только что засеченному, был уже найден в памяти бортового компьютера. Данные сонарного эхолокатора также подтверждали: в кабельтове прямо по курсу на глубине пятидесяти метров имеется движущийся навстречу «Арктуру» объект. Вне всякого сомнения – подводная лодка.

Здесь же, в тесноте отсека, нетерпеливо переминался с ноги на ногу подполковник Тиняков, извещенный об идущей навстречу подлодке старпомом. Выражение его лица выдавало нешуточную озабоченность.

– Вы можете определить, что это за подлодка? – тут же обратился он к капитану.

Мезенцев взял протянутые ему акустиком распечатки, задумчиво посмотрел на них, сравнивая. Затем довольно усмехнулся:

– Да, могу, и с полной достоверностью. Это американская тактическая дизельная субмарина класса «Небраска». Бортовой номер R-170. С натовской военно-морской базы в Рейкьявике. А командует подлодкой капитан Ричард Мертон. Мой, кстати, хороший знакомый.

– Вот как? – Брови Тинякова удивленно поднялись. – А где же это вы ухитрились свести знакомство с американским подводником?

– Как раз на этой самой субмарине, которой он командовал и тогда, во время прошлогодних натовских учений «Джойнт Винтер». Я был наблюдателем от России. Когда учения благополучно завершились, мы с Диком крепко это дело отметили. Мертон только шотландское «Катти Сарк» признает, но зато уж дозы… Я, правда, не посрамил чести Северного флота, так что литра полтора мы с Ричардом усидели. Ну и за жизнь поговорили, у меня разговорный английский вполне приличный.

Полундра слегка усмехнулся: после полутора литров шотландского виски на двоих даже под хорошую закуску речь приобретает настолько интернациональные черты… Зулуса или бушмена без всякого перевода понимать начнешь!

– Он мой ровесник, родом из Новой Англии, из Вермонта, – продолжал меж тем рассказывать о своем американском знакомце капитан «Арктура», – и потомственный военный моряк. Мне Дик много чего интересного про деда с отцом порассказал. Дед его, тоже Ричард, побывал под японскими бомбами во время трагедии в Перл-Харборе, был тяжело ранен. А затем, когда выздоровел, участвовал в проводке ленд-лизовских полярных конвоев. В том числе злосчастного PQ-17. И проявил себя не только отважным, но очень хитрым и сообразительным капитаном. Он в тот раз командовал транспортом – сухогрузом «Алабама», класса «Либерти». Когда конвой распался, как раз почти в этих самых водах, около Шпицбергена, только чуть севернее, шансов уцелеть у «Алабамы» практически не было. Не торпедоносцы, так «волчата» гроссадмирала Деница непременно пустили бы транспорт на грунт. Если бы не Мертон-дед! Он сменил курс, ушел резко к норду, в полярные паковые льды. И совершенно сознательно вмерз в них. Рисковал, конечно, запросто могло «Алабаму» льдами при подвижках раздавить, но зато искать его там фашистам в голову не пришло. А хоть бы и пришло, так не нашли бы: он приказал соблюдать полное радиомолчание и заглушил машину. Мертон прекрасно ориентировался в течениях этой части Баренцева моря и знал, что ледяное поле, в которое он вмерз, дрейфом рано или поздно непременно снесет к Новой Земле. Что и случилось, не прошло и трех недель.

– Ого! – вставил реплику Сергей, с огромным интересом слушавший рассказ Мезенцева. – Я думаю, парням на «Алабаме» эти три недели тремя годами показались! Полярная ночь, полная тишина, только лед потрескивает у бортов. И неизвестно: то ли он просто так потрескивает, то ли… А раз машина заглушена, значит, холодина у них там стояла страшная. Но придумано, действительно, хитро! И чем закончилась эта история?