Стражник, посланный им вперед, встретил его в глухом, вонючем тупике. Он виновато опустил голову, ощутив на себе тяжелый взгляд разъяренного хозяина.
– Милорд! Я все сделал, как вы приказывали. Я арендовал красивейший дом в Реймсе и вывесил на балконах штандарты с вашим гербом, но… явился мэр и его люди… Они потребовали убрать штандарты и прогнали нас из этого жилища…
– Какого черта! – вскричал Тибо. – Я снесу голову негодяю!
– Он действовал по приказу.
– Кто мог отдать такой приказ?
– Королева, милорд.
– Этого не может быть. Разве ей не известно, что… я самый преданный из ее слуг?
– Она распорядилась, чтобы вам не предоставляли жилища в Реймсе, а ваши слуги, если захотят, пусть ночуют на улице.
– Но я прибыл на коронацию…
– Мне было заявлено, что человеку, предавшему своего государя, отказано в праве присутствовать на коронации.
Тибо словно проглотил язык. Он не мог вымолвить ни слова и только в бессилии сжимал кулаки.
Обратились в прах все его мечтания. Она осталась для него такой же недосягаемой, какой была и всегда.
Великая злоба охватила все его существо – и поэтическую душу, и упитанное тело.
– Что ж, отправимся туда, где нас примут с почетом! – процедил он сквозь зубы.
Море людских голов качнулось, когда король-мальчик верхом на белом коне подъехал к величественным ступеням кафедрального собора. Женщины – а их в толпе было множество – сразу же прослезились.
Он был так юн, выглядел таким беззащитным и невинным, как ангел. Длинные светлые волосы, выпущенные на волю после снятия по ритуалу головного обруча, ниспадали на его худенькие плечи. Выточенное искусным резцом самого Господа личико, нежная кожа – все это вызывало умиление, особенно у дам.
Облаченный в черное монах помог дофину в белоснежных одеждах спешиться и повел внутрь собора. То, как мальчик воспринял эту поддержку, с каким достоинством и уверенностью, сразу же было оценено всеми присутствующими. Замечания произносились вслух, и Бланш чутко улавливала, что говорят о ее сыне. Да, он молодец, его не надобно вести за руку.
И все же ей досаждала заноза, которую незаметно вонзил в нее Тибо Шампанский. Может, не стоило так резко отвергать его, унижать его чувства? Он возбудил против нее толпу, а это совсем ни к чему.
Сейчас она во всем чувствовала себя неуверенной. На кого положиться, где искать союзников? Ходили слухи, что граф Шампанский без ума от нее. Может быть, влюбленный в нее вассал станет и помощником в управлении государством? Может, напрасно она поддалась приступу ярости, наслушалась всяких сплетен и отказала ему в аудиенции, запретив даже присутствовать на коронации дофина? А ведь граф так популярен в народе.
Вся ее душа, особенно после потери любимого мужа, восставала против лицезрения этого толстенького человечка. Но окончательно поссориться с ним было опасно. Неизвестно, что на уме у владетельных феодалов, у которых вся власть в руках, и без их присяги французское королевство распадется на части.
Бланш, усталая и далеко не счастливая, попыталась сосредоточить свое внимание на длительной церемонии коронации своего сына, возлагающей на него тягостный долг сохранить Францию. О Боже, кому по силам эта ноша?
Настоятель аббатства Сан-Реми поднялся на помост, где уже восседал маленький Луи, и помазал его священным елеем, чтобы будущий король был защищен от вражеских поползновений.
– О Господи, поддержи его, – провозглашал священнослужитель, – чтобы он правил долго и справедливо.
Вокруг помоста с восседавшим на нем юным Людовиком собрались знатнейшие вельможи, разодетые в пух и прах, наглые, сытые. Обязанные лишь сорок дней и сорок ночей в году служить тому королю, кому они сейчас принесут присягу, а потом… потом вместе со своими прихвостнями начнут раздумывать, под чьим крылышком им будет теплее.
На мальчика накинули длинную, до пят, пурпурную мантию, обшитую шкурками горностая, а сверху плащ, с златоткаными лилиями, символизирующими французскую королевскую династию.
Слава Богу, она поддержала эту династию, рожая с криками боли сыновей своему любимому супругу.
Как прекрасен ее сын! Кто осмелится сказать, что он не король? Пусть она смотрит на него глазами любящей матери. Но другие? Разве они не предчувствуют, что Людовик станет великим королем? Он будет королем получше, чем его дед и отец. Он восстановит империю Карла Великого.
«Дура безмозглая, глупая женщина! Дай Бог удержать то, что оставил тебе в наследство твой супруг, – клочки Франции, на которые претендует английский король», – думала Бланш.
Епископ возложил корону на голову ее сына. Неужели ее миссия на этом завершена?
Ее мальчик прошествовал с короной на голове к креслу, на которое было накинуто покрывало с золотыми лилиями. Он сел на него. И это означало, что теперь он король Франции.
С надеждой на то, что ее безгрешная жизнь достойна вознаграждения, Бланш обратилась к небесам:
– Боже, храни короля!
Не было никого из присутствующих в огромном соборе, кто не был бы тронут этим зрелищем. Юный король принимает на себя тяготы правления великим государством.