Эльфийский князь хромал, будто израненный кобольд-ветеран. Он тяжело опирался на черную трость. Вокруг воцарилась тишина, все затаили дыхание. Вдалеке слышался грохот кузнечных молотов, и Мишту вдруг показалось, что они задают ритм его сердцу. Оно больно колотилось в груди. Кобольд с трудом переводил дух после рискованной пробежки по крышам. Он вцепился в ржавый флюгер на вершине башенки, игриво устроившейся на боку гильдейского дома. Мишту было уже все равно, видно ли его с площади. Единственное, что оставалось важным, — это ничего не пропустить.
Посреди площади вдруг возникла арка из сверкающего серебристого света. Врата вели в темноту. Мишт знал, что там должна быть золотая тропа, но повозки загораживали обзор.
Шандраль махнул кучеру, и колонна медленно пришла в движение. Некоторые лошади испугались, и их пришлось загонять в ворота ударами хлыста. Если не помогали и удары, животным завязывали глаза и какой-нибудь слуга уводил их в Ничто в поводу.
Повозка за повозкой исчезали во вратах. А потом в ряд по трое последовали арбалетчики. Наконец на просторной площади осталась только карета Шандраля. Хромая, князь вернулся внутрь. Носсев снова распахнул перед ним дверцу.
— Остановись на этом, — умоляюще прошептал Мишт.
Кучер щелкнул хлыстом по головам лошадей. Носсев захлопнул дверцу. Затем вскочил на подножку, и карета исчезла в серебристых вратах.
Мишт подождал, пока заклинание рассеется и залитая лунным светом площадь опустеет. Он до последнего надеялся, что Носсев передумает и вернется через врата, прежде чем они закроются. Но у этого упрямца, похоже, были свои планы.
Потерянный солдатский сапог, лежащий в луже, — вот и все, что осталось от хозяйства Шандраля.
Мишт слез с флюгера и осторожно стал спускаться с крыши. Настало время поискать Мелвина.
Живое серебро
Ганда с отвращением рассматривала серебряную руку, лежавшую перед ней на голубой бархатной ткани. Она представляла собой произведение искусства, это было неоспоримо. Ее основание была закрыто широким кожаным колпачком, так же как и культя, которой заканчивалась рука лутинки.
— Ну, давай уже, — сказала Рика. — Прикоснись к ней. Она тебя не укусит.
Ганда с сомнением посмотрела на ведьму.
— Я не просила руку.
Широконос, мышлинг, ступил на ткань, держа большие пальцы за отворотами жилетки.
— Ты знаешь, каких трудов это стоило? Пока ты спала, я измерил твою руку. Наверное, я знаю ее лучше, чем ты сама. Мозоли, узоры на подушечках, опухший сустав на безымянном пальце и шрам у основания ладони. Я измерил твои кости.
Ганда содрогнулась.
— Как это возможно, когда на моих пальцах есть плоть?
Широконос дерзко усмехнулся.
— Тайна моей гильдии.
— А какая там у тебя гильдия? Я забыла.
Мышлинг покачал головой.
— Нет, неправда. Я тебе этого никогда не говорил. Я возместитель.
— Возместитель? Что это значит?
— Он волшебник, причем самый могущественный из тех, кого я знаю, — бархатным голосом вмешалась Рика.
Просто чудо, подумала Ганда, как можно быть такой уродливой, что даже куриные глаза закрывались, чтобы не видеть ее, и в то же время быть наделенной таким голосом. Казалось, мироздание в последний миг попыталось что-то возместить Рике.
Широконос вздохнул.
— Я не особо выдающийся маг. Я пытаюсь устранить недостатки. Иногда мне удается сделать мир немного лучше.
— Ах, он слишком скромен, — сказала ведьма. — Забывает о своем величии. Если бы размер тела имел какое-то значение, Широконос был бы великаном. Я сама видела, как он создал для раненого мотылька крыло из живого серебра. И бедняга снова смог летать. Жаль, что ты этого не видела, Ганда. Это было просто чудесно! Полетел, как будто никогда ничего не лишался.
— С серебряным крылом? — не отставала лутинка. — Разве оно не было слишком тяжелым?
— Живое серебро, Ганда. Живое серебро! Во всем Альвенмарке есть самое большее горстка алхимиков, способных создавать такой металл.
— Ага, так он еще и сильный алхимик, — пробормотала лисьехвостая.
Широконос пожал плечами.
— Ты не обязана принимать руку. Это подарок. Думаю, это одно из лучших моих творений.
— И как можно быть такой неблагодарной?! — возмутилась Рика. — У тебя что, совсем нет чувства такта? Ты знаешь, что за последние дни Широконос почти не смыкал глаз, поскольку работа с живым серебром не допускает ни мгновения передышки до полного завершения? Иначе протез будет испорчен. Металл затвердеет, волшебство рассеется, и все окажется напрасно.
Ганда снова посмотрела на руку.
— Что значит «металл затвердеет»?
— Коснись руки, и поймешь, — мягко произнес мышлинг.