Битва колдуньи. Сага о мечах

В одной маленькой усадьбе возле самого побережья Хёрдис разжилась лошадью. Хозяин, Эйк Сорока, много лет мучился болью в спине, а Хёрдис вылечила его, постучав по хребту страдальца своим огнивом и провыв парочку заклинаний, совершенно непонятных даже ей самой. Боли в спине у Эйка исчезли, и Хёрдис меньше всех знала, как это получилось. Но Эйк был настолько счастлив, что в благодарность подарил ей смирную мохнатенькую лошадку бурой масти с густой гривой и крепкими копытцами, которыми она сама себе выкапывала траву из-под снега. Хёрдис дала ей имя Цветочная Ночь – Бломменатт, – никому, конечно, не сказав, что таким образом хочет расплатиться с миром, который по ее вине лишился другой Бломменатт – королевы фьяллей, жены Торбранда Тролля. В придачу Хёрдис достались седло, уздечка и седельные сумки, полные съестных припасов. Она сама начала чувствовать себя Йорейдой Малой Вёльвой, прорицательницей, целительницей и норны знают кем еще.

Теперь она смело въезжала в каждую новую усадьбу и даже Серого брала с собой. Женщина с лошадью – достаточно богатая и уважаемая особа, и никто уже не заподозрит в ней ведьму. Но теперь Хёрдис приходилось быть особенно осторожной. Здесь существовала опасность встречи с Фрейвидом хёвдингом. В своих прежних разъездах по побережью он иногда брал с собой Ингвиль, а о существовании Хёрдис никто даже не подозревал, так что она могла не опасаться внезапного разоблачения. Однако сам Фрейвид, несомненно, узнает свою беспутную дочь. И что тогда будет…

При мысли об этом у Хёрдис перехватывало дух от тревожных и сладких предчувствий. Тихий тоненький голосок благоразумия в глубине души пищал, что игры с огнем кончаются плохо, а от удара секирой по шее ее замечательная голова слетит с плеч не хуже всякой другой. Только вот благоразумие заблудилось в темных закоулках души, и Хёрдис делала вид, что и знать его не знает.

На снегу, покрывавшем кое-где каменистую тропу, мелькнули свежие следы ног. Потянуло запахом жилья. Мохнатая Бломменатт неспешно трусила вверх по склону, потряхивая спутанной черной гривой. Хёрдис оглянулась на Серого и кивком послала его на вершину холма. Пес обогнал лошадку и помчался наверх. Провожая его глазами, Хёрдис тихо фыркнула. На одном из дворов она рассказала хозяевам, что своей ворожбой поселила в тело пса душу славного воина, погибшего в битве, чему доказательством служит гривна и разум пса, понимающего человеческую речь. После этого хозяева чуть не посадили Серого за стол вместе с людьми. Но этого Хёрдис не допустила, боясь, что не сумеет удержаться от смеха.

Серый быстро вернулся, неся в голове образ большой усадьбы, такой большой, что она с трудом помещалась в его памяти и отдельные постройки на ходу сыпались на землю. Тогда Хёрдис сошла с седла, оставила лошадку прямо посреди тропы – та уже доказала, что не тронется с места, – и поднялась на вершину, прячась за соснами.

Усадьба действительно была велика – не меньше Прибрежного Дома, пусть пирует он вечно в Обители Павших! Ворота были раскрыты, и из них выезжала дружина. Впереди – сам хозяин с богатым синим плащом на плечах, а за ним вытянулись уже три… четыре… пять рядов хирдманов, по три человека в ряд. А двор-то большой – там поместится целое войско! И все это – для Фрейвида? Обойдется!

Хёрдис вовсе не думала, что опоздала помешать отъезду. Быстро подняв ладони ко рту, она шепнула несколько слов. Да, волшебное огниво, Медный Лес, сила земли и студеного моря сделали ее могучим существом. Несколько слов – и статный холеный конь споткнулся, как заморенная кляча бедного бонда, нырнул головой вперед; знатный хёльд в синем плаще через голову коня вылетел из седла и покатился по мерзлой земле. Строй разбился, передние ряды придерживали коней, задние со двора напирали, не видя, что случилось. До Хёрдис долетали изумленные и тревожные крики.

Несколько мгновений хёльд лежал неподвижно, потом поднялся, и Хёрдис видела, как его лицо кривится от боли. Падать с коня во всем вооружении на промерзшую каменистую землю не очень-то приятно! Но есть нечто похуже, чем боль от ушибов.

Выпрямившись, хёльд подобрал поводья, повернулся и пошел назад к воротам. Хирдманы постояли несколько мгновений, а потом дружно развернулись и в том же порядке направились во двор. Это напоминало улитку, которая было высунула рожки, но осталась недовольна погодой и втянула их обратно. Пир по поводу возвращения дружины из похода начнется раньше, чем собаки догрызут кости, оставшиеся от проводов.

Никто не сказал ни слова – такая примета, как падение самого вождя еще в воротах, даже не требует обсуждения.