Битва героев

Из Октагона выехали ближе к полуночи. Ильмар планировал по-другому, но мастер Федор убедил дождаться конвоя из Москвы. Распорядитель явно хотел выслужиться; опасаясь за жизнь хозяина, гнул свое про мутантов, засады на дорогах – и тот согласился. Зачем рисковать? Ильмар не преминул отметить про себя, что ему нужны верные люди, в особенности такие, как Федор. Фанатикам без разницы, кто правит в Храме, главное для них – служба в угоду Ордену, бросившему все силы на борьбу с порождениями Нечистого. Но в обители еще были сподвижники покойного Геста, считавшие, что новый хозяин утаил правду о смерти прежнего. С ними надо кончать быстрей, непокорных в назидание другим наказать, превратить в рабов, чтобы воспоминаний о покойном брате ни у кого в Ордене не осталось. И во что бы то ни стало разыскать светловолосого парня, знавшего правду о смерти Геста. Похоже, этот Вик Каспер был не из послушников, брат намеренно прятал его, возможно в одном из союзных кланов, и лишь перед походом в Пустошь перетащил к себе в Храм. А стало быть, посвященных в настоящие, но не свершившиеся планы Преподобного были единицы. Самые близкие люди, отправившиеся с ним в поход, владели сведениями, зачем Гесту нужен Вик Каспер, но все они сгинули в Пустоши.

Поэтому Ильмар Крест по возвращении в Москву повернул дело так: объявил, что в смерти Геста повинен Владыка Баграт, вступивший в союз с мутантами. Сам же Ильмар, действуя по тайному поручению Преподобного, хотел Владыке киевскому помешать, для того они с Гестом комедию разыграли, мол, показушно изгнал родной брат Креста из обители, чтобы он смог к Баграту в доверие втереться. Но ничего не вышло, переиграл их киевлянин, силы оказались неравны, пришлось отступить. В доказательство Ильмар предъявил монахам шкатулку, с которой Гест никогда не расставался (в Храме каждый об этом знал), и перстень Зиновия Артюха, старого ученого, обучавшего Преподобного древним наукам. На обоих предметах имелся необычный знак, изображение человека в шестерне, говоривший посвященным в его смысл о многом.

Почти все в обители поверили Ильмару, памятуя о давней вражде между Москвой и Киевом, но Крест на этом не успокоился. Оказавшись в Храме, собрал писарей и тайно вывез их вместе с бумагами из архивной комнаты в Октагон, где пробыл почти декаду. За это время изучил все договоры, сызнова создал ряд указов, вымарал имя Геста с выгодных Храму соглашений, оставив на них лишь свою подпись. Тогда-то и всплыл весьма любопытный документ. В нем значилось, что между Храмом и кланом башмачников заключен союзнический договор, целью которого было полное истребление банды атамана Креста. Договор был составлен в двух экземплярах по настоянию второй стороны, то есть главы клана башмачников. Ильмар поразмыслил и решил, что Архип Дека далеко не дурак, наверняка смекнет, что шантажировать нового хозяина московского Храма в сложившейся ситуации проще, чем обвинять его во лжи монахам, и не ошибся. Но так как Ильмар по-прежнему желал взять власть над всей Московией, момент для того удобный случился – на Совете кланы должны Мэра избрать, – он пригласил Архипа на встречу, где выкружил все по-своему. С выгодой для Храма и для себя в первую очередь.

Конвой из пяти «тевтонцев» с грузовым самоходом под вечер привез на заставу провизию, боеприпасы, цистерну с топливом и небольшой отряд жрецов-карателей, на смену убитым и раненым в стычках с кочевыми.

Обратно уже отправились колонной из восьми машин. В нее влились два «тевтонца», которые Преподобный отдал Архипу в плату за союз с кланом башмачников.

Сам Ильмар, пребывая в хорошем настроении, сел за баранку сендера, следовавшего в середине колонны, смурый глава клана башмачников расположился у него за спиной, рядом с ним – Грива с Килей, на задке у турели с пулеметом сгорбился жрец. Шмидта погрузили с остальными ранеными в замыкавший караван самоход.

Свою увешанную броней машину Архип оставил в гараже Октагона. Иного выхода не было, пришлось поверить монахам, обещавшим починить и перегнать ее в Москву через пару дней.

Рокоча, колонна ползла по Ленинскому тракту, переваливая пологие холмы. Мимо проплывали руины, иногда из темноты надвигались огрызки высотных зданий. Не чета башне, которой владели башмачники, но что-то этакое в них все-таки было. Испещренные квадратами оконных проемов, усыпанные трещинами, они возвышались вдоль дороги, как великаны, хранящие тайну Погибели, видевшие жизнь до нее, безмолвствуя о том, что стало после.

На каждом «тевтонце» над кабиной шла дуга, где были закреплены поворотные фары. Их лучи резали темноту, ползали по развалинам в обе стороны от дороги. Жрецы, прячась за броней, напряженно следили за окрестностями сквозь щели, пулеметчики водили стволами в дырчатых кожухах, готовые плюнуть огнем по врагу, если тот вздумает напасть на конвой. Но руины пребывали в молчании – ни огонька, ни движения.