Битва двух империй. 1805–1812

Во время битвы под Эйлау корпус Бернадота также не пришёл на помощь, на этот раз главным силам армии. Наконец, в 1809 г. под Ваграмом маршал не слишком удачно действовал во главе саксонского корпуса, зато в воззвании, обращённом к солдатам своего соединения, едва ли не весь успех французской армии в этот день объяснялся несравненными манёврами саксонцев…

Естественно, возникает вопрос, почему уже в 1802 г. Наполеон вместо суда над Бернадотом и как минимум его разжалования, а быть может и тюремного заключения, в 1804 г. сделал его маршалом. Почему в 1806 г. даровал Бернадоту громкий титул князя Понте-Корво и огромную денежную ренту, но не отдал его под военный трибунал после безобразной выходки под Ауэрштедтом?

Для ответа на этот вопрос нам придётся с геополитических высот спуститься на тот уровень, на который историки обычно предпочитают не переходить, ибо они, как выразился в своё время Луи Мадлен, «опасаются прослыть романистами». Тем не менее в случае с Бернадотом невозможно не сказать хотя бы пару слов о его личной жизни. Дело в том, что в 1798 г. молодой генерал Бернадот женился на очаровательной девушке Дезире Клари, дочери состоятельного марсельского негоцианта. Но эта девушка по иронии судьбы была, ни много ни мало, отвергнутой невестой Наполеона Бонапарта! Той, которую за два года до этого он бросил ради внезапно охватившей его страсти к Жозефине Богарне.

Сохранившееся письмо Дезире Клари к Наполеону показывает, насколько драматичным было это расставание. Вот несколько строк из него: «Ну вот Вы и женаты на другой. Больше не позволено несчастной Эжени (так Наполеон, который всех переименовывал на свой манере, называл Дезире) любить Вас и думать о Вас… Я думала, что я стану счастлива, я надеялась Вас увидеть скоро и стать самой счастливой из всех женщин, выйдя за Вас замуж… Теперь я желаю только смерти. Жизнь для меня страшная мука с тех пор, как я не могу её Вам посвятить»[1].

Чувство вины перед Дезире Наполеон сохранит на многие годы; что бы там ни говорили, в некоторых случаях император мог быть сентиментальным и подверженным самым обычным человеческим чувствам и слабостям. Но комплекс вины был не единственной причиной. Дело в том, что сестра Дезире, Жюли, вышла замуж за… брата Наполеона Жозефа Бонапарта, и таким образом Бернадот к тому же оказался дальним родственником Наполеона, седьмой водой на киселе, конечно (мужем свояченицы), но всё же родственником.

Оба этих личных фактора заставляли императора закрыть глаза на поведение строптивого и неверного маршала, прощая ему выходки, которые он не простил бы никому другому. В частности и поэтому он не стал препятствовать избранию Бернадота наследным принцем, хотя почти не сомневался, что тот поведёт политику своей отныне Швеции так, чтобы как можно меньше следовать в фарватере политики Наполеона.

Но всё же император ещё надеялся, что французское происхождение маршала, а также геополитические интересы Швеции не позволят Бернадоту вести откровенно враждебную политику по отношению к своей ставшей теперь далекой родине.

Кстати, нужно сказать, что не только деятельность нескольких ловких интриганов стала причиной того, что Бернадот был с энтузиазмом выбран риксдагом. Шведские элиты надеялись, что французский маршал на престоле гарантирует, что отныне у шведской армии будет хороший военачальник. И в тот момент, когда разразится русско-французский конфликт, о возможности которого уже вовсю говорили во второй половине 1810 г., у Швеции появится шанс вернуть утраченную Финляндию, а может быть, и нечто большее. Сам престарелый король с энтузиазмом говорил, обращаясь к эмигранту на шведской службе генералу Сюрмену: «Если Наполеон поссорится с Александром — какая будет у нас великолепная возможность вернуть Финляндию! …Я не могу уже более сесть на коня, но на корабле больше нужна голова, чем ноги. Наследный принц будет командовать армией, а я флотом. Как прекрасно закончить своё правление славным походом!» «Когда он произносил эти слова, — рассказывает Сюрмен, — его глаза блестели, его язык уже более не заплетался, казалось, король становился моложе от одной только этой мысли»[2].