Битва богов

— Сейчас все во сто раз хуже. Когда вступил на престол новый король, меня не допустили к нему. Я добился приема у королевы, но эта пустоголовая курица даже не уразумела, о чем я говорю. Министр полиции объявил меня прусским шпионом и хотел засадить в Бастилию… Вы догадываетесь, что арестовать меня не так легко, — но придворная клика свела на нет мои усилия предотвратить надвигающуюся беду. Я бросился к вашим собратьям, вольным каменщикам; в ложе «Девяти сестер» я спорил с Лафайетом, Франклином и Вольтером, в ложе «Общественного договора» моим конфидентом был сам великий Жан-Жак; но никто из них, Казот, никто из этих умнейших, гениальных людей не слышал шипения фитиля, подведенного к самой большой в истории мине!.. Теперь — поздно суетиться. Это моя последняя прогулка по Парижу перед возвращением… домой.

— Правда оказалась горше всех россказней, — подавленно сказал писатель. — Вы исчезаете, едва появившись в моей жизни, и больше я вас не увижу!..

Граф приобнял старика за плечи, как бы утешая — и одновременно придерживая на месте. Они остановились перед оградою монастыря. Три арки вели во двор, над двумя крайними белели в нишах статуи святых. На мощеном подворье, залитом киселем тумана, вздымалось массивное, как утес, хмурое здание.

— Вы знаете это место, Казот?

— О да, как любой парижанин! Это монастырь якобинцев.

— Скоро, Казот, парижане узнают его с новой стороны…

Поразившись скорбному звучанию этих слов, писатель обернулся к графу — и увидел, что тот пристально смотрит в сторону.

Там, посреди мостовой, невинно высунув языки и почесываясь, сидели рядом черные лохматые собаки, доселе неотступно следовавшие за ними. Дворняги, будто растерялись от упорного человеческого взгляда, подняли уши, одна прилегла… но граф продолжал смотреть, медленно протягивая руку с выставленной ладонью в сторону псов.

Вдруг, к ужасу Казота, собаки злобно оскалились, глаза вспыхнули зеленым — сплошь, так что исчезли зрачки. Рыча и пятясь, с ощетиненной по хребту шерстью, они разошлись к обеим сторонам улицы… была в их маневре некая не собачья согласованность; псы встали острым углом, в вершине которого находился граф.

…Словно момент погружения в сон, — не смог Казот уловить мгновение, когда на месте собак оказались двое. Крысино юркие, на низком бесшумном ходу, в плащах и треуголках, точно сшитых из беззвездной тьмы, — они держали перед собой тонкие лилово-белые лучи длиною с обычную шпагу, сходившиеся к концу до толщины иглы. Лиц не было видно.

Как бы обменявшись неслышным сигналом, черные дружно бросились на графа, только крылья плащей взмахнули. Но был начеку посланник древнейшей ложи: из-под обшлага его сверкнуло наотмашь, дугою через всю улицу, голубое пламя…

— Прорвались-таки! — крикнул граф каким-то новым для Казота, зычным грохочущим голосом.

С полминуты следил писатель, как два сияющих клинка, множась веерами, пытаются достать графа; и тот, вертясь на месте, словно осаждаемый сворой вепрь, все мечет огонь из рукава. Он был пока невредим, но уже сделал пару неверных выпадов…

Внезапно некий внутренний вихрь подхватил Казота — и, замахиваясь своей почтенной буржуазной тростью, он ринулся в гущу схватки.

— Держитесь, монсеньер! С нами крестная сила, да воскреснет Бог, и расточатся враги Его!..

Ему удалось огреть по плечу ближайшего из черных; тот чуть не упал, но, опомнившись, хлестнул старика пламенным лезвием. Откуда и прыть взялась у Казота — увернулся, лишь рукав сюртука был опален. Борозда, дымясь, пролегла по мостовой…

Где-то распахнулось окно, мелькнула свеча в другом; послышались встревоженные голоса.

Странно: и в слабой стариковской поддержке граф будто обрел новые силы. Боевым древним кличем загремел его голос; страшным жаром дохнула голубая вспышка из-под плаща, далеко раскидав нападающих.

И — не иначе, услышав беззвучный зов, приказ оставить бессмысленную борьбу — разом показали тыл, бросились прочь безликие. Секунда, и вновь пустынной стала улица, ходил в ней клубами сырой туман. Обиженно завыли поодаль собаки.

— Фу, мерзость! — брезгливо сказал граф. — Да что с вами?!

Сдвинув назад шляпу, старик утер пот со лба — и вдруг, пошатнувшись от перенапряжения, чуть было не упал. Его поддержала твердая, как рука статуи, десница победителя.

— Ради Бога, Казот, сделайте усилие над собой, нам надо скорее уходить!

— Сейчас, сейчас… — лепетал писатель, борясь с обморочною слабостью. — Простите меня, господин граф!

— Поторопимся, — я чувствую приближение городской стражи, мы весь квартал переполошили этим фейерверком… Народ, конечно, труслив, но уже шевелится, сейчас начнет выходить.

Сняв перчатку, граф кончиками пальцев дотронулся до висков Казота; к собственному удивлению, старик воспрянул, выпрямился, и новый друг под локоть увлек его прочь. За ними вправду начинали открываться двери, звучали шаги по мостовой.