Битва бессмертных

— Тебе это нравится? — мрачно поинтересовался Конан, привязывая вороного к железному кольцу в стене.

— Как тебе сказать… Как принцип — да, нравится. Но, в общем-то, хотелось бы ее… раздеть, что ли…

— То-то.

Войдя в вонючий маленький зал размером чуть больше кумбаровой комнаты во дворце, спутники нашли свободное место за центральным столом, прямо под огромным закопченным светильником, пристроили дорожные мешки между ножками лавок и потребовали у хозяина, вертевшегося здесь же, баранины и пива на двоих.

Для такого захолустья новые посетители таверны были кем-то вроде принцев в медвежьей берлоге. Хозяин прытко понесся на кухню исполнять заказ, а прочие уставились на варвара и сайгада как на диковинных зверей. Кумбар реагировал на эти взгляды так, как и полагалось знаменитому на весь Туран (он до сих пор был в этом уверен) царедворцу — горделиво выпятив брюхо, он изобразил на своей свинячьей физиономии скуку, свойственную богатому и умному нобилю, подбавив еще толику высокой печали, и устремил взор маленьких черных глазок в обшарпанный потолок — то есть точно по «Бламантине», его любимой книге, описывающей (кроме всевозможных премудростей) характер, манеры и внешний вид каждого сословия.

Конан же, в самом деле привыкший к всеобщему вниманию, словно ничего не заметил. Угрюмо глядя в трещины крышки стола, он снова думал о Белке, воображая себе его страдания так живо, как если бы сам находился сейчас в плену зыбучих песков. Будь этот парень не воином, а, скажем, купцом или ремесленником, он вряд ли думал о нем так же, но для варвара тема силы и воли, подавленных хитростью и колдовством, была слишком близка. Он и сам не раз испытывал подобное на себе. Но, как ни был киммериец занят размышлениями о борьбе добра и зла, пристальный взгляд соседа по столу все-таки достал его.

— Ну? — вопросил он сурово, одним тоном своим повергая нахала в полуобморочное состояние.

— Мр-р… мр-р… — еле сумел ответить тот.

Конан презрительно хмыкнул и отвернулся. Тут принесли баранину, и оба путешественника с энтузиазмом принялись набивать ею свои пустые желудки.

В отличие от прекрасного, только что приготовленного мяса, пиво оказалось несвежим, но Конан, про себя отметив сие прискорбное обстоятельство, долго задумываться о том не стал. Он, бывалый бродяга, на основе своего опыта знал, что, когда в глотке сухо и шершаво, любая жидкость хороша, пусть даже набранная из болота.

Сайгад отнесся к пиву не так доброжелательно. Скривившись, он подозвал хозяина и плеснул в его синюшную морду остаток из своей кружки. Слов он при этом вообще не произносил, но хозяин, облитый и униженный, все понял и так. Кивнув, он вытерся, снова устремился на кухню и вскоре вернулся, таща огромный, в пол своего роста, кувшин с новой брагой.

— Другое дело, — милостиво принял замену Кумбар, а попробовав, запросил еще, ибо это пиво было превосходным.

Конан, в задумчивости попивая то свежую бражку, то старую и не находя между ними большой разницы (вернее, и не ища ее), просчитывал путь отсюда до южного берега моря Вилайет. Прикончив последний кусок баранины, он принял решение: ехать прямо.

Конечно, можно было и берегом, минуя и череду гор, и нежелательную встречу с охраной города Хоарезма, пару лет назад почему-то возжелавшую изловить его, Конана, и отправить в темницу. Кроме того, он подозревал, что сайгад, счастливо уверенный в знаменитости своей персоны, решит посетить дворцы и в Шангаре и в Хоарезме с целью разведать обстановку вне родного Аграпура и вызнать, как здесь относятся к собаке Гухулу. Но берегом они потеряли бы день, а то и два, чего киммериец допустить никак не мог.

Белка, придавленный каменной плитой, все стоял перед его глазами не то что немым укором, а просто наказанием. Вряд ли сам Кром смог бы придумать для сына своего кару ужаснее, чем спокойное наблюдение за муками собрата-воина. Конану казалось, что край плиты совсем рядом, а он не может поднять руки и освободить парня. Все это было похоже на бред — а если учитывать гонку с преследованиями зомби, так оно и было.

— Глянь-ка, шут! Шут из балагана! Ха! А ну, попляши! Гнусавый голос соседа справа, резкий, пронзительный, пробирающий до печенок, в момент вывел киммерийца из состояния хрупкого, но равновесия. Так же и общая тишина, до того прерываемая лишь чавканьем да иканием: вздрогнув, зашипела разбуженной змеей. Головы посетителей повернулись, но не с тем, чтоб осуждающими взглядами остановить сие развязное выступление, а с тем, чтоб обнаружить этого самого шута. На лицах проявилось любопытство — презираемое варваром всегда — и жажда зрелища.

— Э-ге-гей! Попляши! — Тощий крестьянин с физиономией удивленного козла, с бородищей до колен, с сальными длинными волосами, приняв всего-то третью кружку кислятины, явно был настроен воинственно. — Ты что, не понял? Пляши, сказал я тебе!