Битва

Неотвязно думая почему-то вот о том, что сейчас появится генерал Сергеев, начальник полигона, Гладышев смотрел туда, на «нулевую отметку», где теперь на бетонной площадке не было ни одного человека, лишь древними единорогами на могучих установках нацелились ракеты в чистое, безоблачное степное небо. Теперь и он, Гладышев, видел: белый густой дым возникал где-то внизу, растекался, обволакивал ракету, — казалось, внутри ее, в неведомом пока месте, тлела огромная головешка. Да, Мостаков верно определил — самопроизвольная утечка.

Сергеев приехал быстро — появление его в бункере показалось даже неожиданным, — он вошел, откинув штору на звякнувших кольцах, не один, за ним по ступеням спустились Фурашов, начальник политотдела Моренов. В один миг Сергеев окинул взглядом бункер, словно поискал острым взглядом кого-то, высокий и прямой, встал посреди бункера:

— Инженер-подполковник Почекута, ваше мнение?

— Утечка во втором отсеке, товарищ генерал, — выступив перед Сергеевым и остановившись, ответил начальник отдела.

— Ну и что же?

Гладышев, оказавшийся с краю в плотно сгрудившейся толпе, видел теперь спокойный профиль инженер-подполковника Почекуты, стиснутые твердо, в горизонтальную полоску, губы, видел, что и Сергеев, задавая этот вопрос: «Ну и что же?» — не глядел прямо на Почекуту, а чуть опустил взгляд; и Гладышев понял, что генералу трудно задать тот единственный и прямой вопрос: «Что делать?» И он, верно еще сам осмысливая происходящее, поставил его этак не прямо, скорее для себя, а не для тех, кто находился в бункере. Так по крайней мере показалось Гладышеву, и он ощутил какое-то неосознанное внутреннее движение: двух решении здесь нет, на вопрос генерала есть только один ответ, и он может, он должен ответить… Гладышев автоматически, словно следуя примеру инженер-подполковника Почекуты, сделал шаг вперед:

— Разрешите, товарищ генерал?

Глядя теперь лишь на Сергеева в твердой и единственной решимости, он не видел, что делалось у него за спиной, какая реакция была у его товарищей, но отметил, как позади Сергеева оба, Фурашов и Моренов, настороженно-строго, выжидательно замерли; у Фурашова брови сдвинулись, он отвел взгляд, Моренов же смотрел на Гладышева в упор, сделав полшага вперед и остановившись. Что-то будто дрогнуло и во взгляде Сергеева — вроде бы слабая надежда, — и он посветлел, стал теплее.

— Пожалуйста, товарищ Гладышев.

— Ракету надо разрядить, отбуксировать, иначе возможен взрыв, товарищ генерал…

— Вот именно! — с недовольными нотками, будто порицая предложение Гладышева, перебил Сергеев.

…Когда они трое — Гладышев, Мостаков, Гориничев — в специальном снаряжении, похожие на диковинных марсиан, поднялись из бункера наверх, подошли к пусковой установке, там все уже было в белом клубящемся дыму. У Гладышева в висках отстукивали молотком последние слова генерала Сергеева: «Считайте — время работает против вас. Будьте предельно осторожны!» Гладышев с Мостаковым первыми ринулись в белую темень, и тотчас напористая струя дыма обдала смельчаков. Сильный удушливый запах сдавил дыхание даже через противогаз. Надсадный кашель забил Гладышева, когда он рванулся по лесенке. Вывернувшись, Мостаков схватил его за плечо, что-то кричал, жестикулируя, и Гладышев наконец увидел то, на что, должно быть, тот показывал: в безветрии, без доступа воздуха, в белом дыму по станинам установки, растекаясь, бежали ленивые чахлые языки пламени.

Обернувшись, склонившись маской к маскам товарищей, Гладышев прокричал:

— Сбивайте пламя! Я обесточу установку, вручную подготовлю к разряжению…

Он поднимался вверх на ощупь. Здесь все как в молочном пару, и Гладышев оскальзывался на мокрых перекладинах, сдерживая дыхание. Ему думалось, что он лезет медленно, непростительно медленно — генерал Сергеев недаром предупредил их, да и сам Гладышев понимал, что значило время, каждая секунда. Надо было добраться до штекера, отсоединить его, обесточить ракету. Он перебирал руками по проводам, по жгуту проводов, хотя и знал, где тот штекер, но так было вернее, так Гладышеву казалось, что путь к нему ближе. А дышать уже было нечем. Тошнота подступала к самому горлу, в ушах разлился звон — звон удушья. Сжимая губы, стараясь не дышать, он продолжал подступать к тому месту, где находился штекер. Было жарко, и молоточек в висках отстукивал: только бы не охватило пламя, только бы не взрыв… Где-то в дыму, невидимые, работали Мостаков и Гориничев — они рядом, он их чувствовал, он ощущал их близко. Наконец он подобрался, подступил, рванул на себя штекерную колодку; почудилось, сделал он это с такой силой, что ждал — сам упадет, свалится, но удержался, откинул колодку.

Теперь надо было добраться к подъемным механизмам, к штурвалам, но подумал — сейчас его оставят силы: еле держался на ногах, шатался. Из белой мглы рядом вынырнул Мостаков, затряс его, схватив за плечи, что-то кричал; Гладышев сквозь стекла противогаза отметил его бледное лицо, костюм перепачкан, кое-где дымился.