Битая карта (сборник)

План Бориса Викторовича был дерзким. Резидентура в Петрограде, ответственность и опасность огромные. Явки, конечно, адреса верных людей, вербовка новых сторонников. И, что опаснее всего, рискованная комбинация с братом Демьяном. Два запасных варианта, и оба целиком построены на редкостном их сходстве. Невозможно даже предусмотреть, насколько все это рискованно для исполнителя. Это тебе не мелкий эпизодик вроде ликвидации полковника Мерцалова — пырнул ножом и побыстрей смывайся. Лезть нужно в логово большевиков, в объятия самого ГПУ.

Заметив на его лице нерешительность, Борис Викторович слегка поморщился.

«Сказавши „а“, друг мой, принято говорить и „б“. Логика развития неумолима, и никто еще не сумел ее опровергнуть».

Савинков был прав. Жестокой и действительно неумолимой штуковиной оказалась эта логика развития.

И вот он, бывший подпоручик деникинской армии Геннадий Урядов, никакой, понятно, не Афоня, и не агент савинковской разведки, а всего-навсего вернувшийся на родину несчастный репатриант, сидит в комнате своего брата Демьяна. И должен точно разыграть свою роль, не сбиваться на рискованную отсебятину, не впасть в фальшивый тон. Отступить от легенды, которую они составили и продумали с Борисом Викторовичем, значит нарваться на верный провал.

Демьян за эти годы здорово переменился. Весел, как прежде, доброжелателен, охотно и с удовольствием смеется, но как-то и посерьезнел не по возрасту. Уходит вдруг в себя, замыкается, становясь непроницаемым и непонятным, потом снова веселеет. Рассказы его, правда, слушает с сочувствием, охотно расспрашивает о подробностях заграничных скитаний. Стало быть, нужно погуще расписывать прелести лагерной жизни, которой успел он хлебнуть до встречи с Борисом Викторовичем. Про колючую проволоку, про мерзкие казенные харчи и слежку сотрудников тайной полиции. Красок тут жалеть не стоит, кое-что можно и от себя добавить.

Кстати, добавки эти едва не испортили обедню. Он принялся с жаром рассказывать, как мечтал все эти годы о возвращении на родину, маленько увлекся, изображая постылую неустроенность эмигрантского существования, и налетел на резонное замечание брата.

— Странно у тебя получилось, — сказал Демьян с нескрываемой досадой. — Тысячи бывших беляков, и офицерье, и рядовые, вернулись еще прошлым летом, а ты все торчал в лагерях, будто вина за тобой поболее, чем за самим Врангелем…

— Эх, братеник, охота в рай, да грехи не пускают! — пробовал он отшутиться. — Страшновато было, если честно говорить. Знаешь, как там расписывают порядочки в Совдепии? Вернешься, мол, и пожалуйте бриться, милостивый государь…

Демьян шутки не принял, всерьез насупился.

— Нет, брат, зря трусил. И чего тебе было опасаться? Мобилизован силой, служил в нижних чинах. Подумаешь, какой белогвардеец! Советская власть генералам вашим и то прощение дает, лишь бы возвращались с открытой душой. Вот если добровольцем попер к Деникину — тогда, понятно, разговор особый.

— Ну, ты скажешь! Добровольцем! Да нас, дорогой ты мой, гнали на фронт, как баранов, сплошная была мобилизация! А кто не желает или намерен уклониться — с тем без церемоний…

Другая осечка получилась совсем неожиданно. Вернее, и не осечка вовсе, просто маленькая заминочка, но осадок от нее остался нехороший.

Рассказывал он согласно легенде, от себя ничего не прибавлял. Как выхлопотал разрешение на въезд в Россию, как промурыжили его недели две в псковской комендатуре, где ждут своей участи все вернувшиеся на родину, и как мучительно долго раздумывал, прежде чем ответить на вопрос о родственниках.

— Как же ты ответил? — быстро спросил Демьян.

— Подумал-подумал и сказал, что никого у меня нету. Ни души, в общем. Мало ли, думаю, как обернется дело. Вот найду тебя, тогда и признаться можно, что нашел братишку. А то вдруг у вас не поощряется это властями.

— Что не поощряется?

— Ну это самое… Родственников иметь замаранных…

Легенда придавала этому моменту большое значение. Считалось, что Демьян обрадуется, начнет благодарить брата за разумную предусмотрительность, но Демьян почему-то не обрадовался. Помолчал, задумавшись, побарабанил пальцем по столу.

— Нехорошо, Генка, — сказал Демьян, глянув ему прямо в глаза. — С вранья новую жизнь не начинают…

И не стал больше об этом говорить, сколько он ни оправдывался. Высказал свое мнение и замолк.

Однако настоящие затруднения начались после того, как Демьян объяснил, что завтракать они пойдут в командирскую столовую. Дома у него холостяцкое запустение, кроме кипятка ничем не разживешься.

Оба варианта предписывали не лезть без нужды на люди, отсидеться несколько деньков у брата. Попривыкнуть к обстановке, осмотреться, кое-что разнюхать. Особенно категорически настаивал на этом условии вариант первый, или «чистая перемена», как назвал его Шевченко, а Борис Викторович лишь кивнул головой, давая понять, что согласен с удачным названием. «Чистая перемена» была немыслима без накопления достаточно сильных средств нажима на брата, а укрывательство зарубежного визитера — аргумент весьма убедительный.