Битая карта

Лежал на лазаретной койке молоденький прапорщик Устюжнинского пехотного полка, любовался своей Анной четвертой степени с красным темляком на шашке, втайне от товарищей ждал внеочередного производства в подпоручики и назначения в столичный гарнизон, где не то что в окопах, а сплошные ежедневные развлечения. И все было хорошо у этого прапорщика, пока не сел играть в двадцать одно. Карта ему не шла, проигрывал он неделю подряд, навыдавал векселей, которых не мог оплатить, а там пришлось подписывать и обязательство, именуясь впредь не Александром Николаевичем Родионовым, а Синим Френчем.

В окопы он больше не вернулся. Новые хозяева позаботились, чтобы Синий Френч проходил дальнейшую службу в столице, иначе какой же от него будет прок. Пусть вращается в петроградском обществе, пусть побольше узнаёт, разнюхивает, сообщает куда положено.

После немцев Александра Родионова подобрали американцы, сделав курьером своего посольства в Петрограде. Правда, курьерские обязанности были лишь прикрытием, и задания ему давались самые неожиданные. Во время немецкого наступления ездил он на станцию Торошино близ Пскова, выяснял, будут ли немцы соблюдать условия мира с большевиками. Ездил также в Москву, в Мурманск, в Вологду, возил тяжелые посольские мешки с пломбами, в которых вместо дипломатической почты переправлялись за границу скупленные за бесценок произведения искусства.

Перед окончательным отъездом из Петрограда советник посольства Имбри передал своего агента англичанам, небрежно предупредив Синего Френча, что к нему, возможно, обратятся и он должен будет оказать некоторые услуги «нашим английским друзьям».

Англичане не заставили себя ждать. Строгий и немногословный мужчина в красноармейской шинели, назвавшийся товарищем Банкау, разыскал вскоре Синего Френча и без всяких церемоний объявил, что отныне Александр Николаевич Родионов поступает в личное его распоряжение. Даже робкую попытку неудовольствия англичанин пресек самым категорическим образом. Слегка улыбнулся, хотя в глазах улыбки не было — глаза оставались холодными, — и заметил, как бы между прочим, что малейшая недисциплинированность заставит вывести Александра Николаевича из игры.

— То есть ликвидировать? — спросил Профессор.

— Разумеется, ликвидировать!

— Быть может, вас запугивали?

— Навряд ли. Достаточно было глянуть на этого типа, чтобы все стало ясно без лишних слов. Такой зарежет за милую душу!

— Ну хорошо. А как выглядел этот Банкау?

— Высокого роста, сухощав, подтянут, всегда гладко выбрит. Руки у него длиннее обычных, а пальцы — как у музыканта — тонкие и очень нервные. Иногда носил пенсне с темными стеклами, вероятно для маскировки. Одевался по-разному: то в тужурку из солдатского сукна, то в русскую рубашку с шелковым пояском… В общем, внешность менял довольно часто…

— Когда вы с ним виделись последний раз?

— Больше месяца назад.

— Кроме информации из штаба обороны, что еще от вас требовали?

— Банкау приказал мне ходить на связь с Марьей Ивановной…

— Опишите ее внешность. Где вы с ней встречались?

— Марья Ивановна носит обычно черную вуаль. Никогда не видел ее лица, представьте… Курить и то умудряется под вуалью. Женщина крайне властная, говорить много не любит и возражений не терпит… Голос у нее хриплый, прокуренный. Встречались мы чаще всего на углу Садовой и Невского, возле Публички. В первое свидание я должен был узнать ее по белой сумочке, из которой торчал уголок красного платка.

— Ну и как — узнали?

— Марья Ивановна сама подошла ко мне. Назвала пароль, выругала за медлительность и, оглянувшись по сторонам, сунула книгу с шифровкой… Ни минуты не задержалась, сразу ушла по своим делам…

— Шифровка была для Банкау?

— Да…

— Расскажите о порядке встреч с этим Банкау?

— Зависело все от него. Куда прикажет явиться — туда и иди. Места были самые разные, причем всегда новые. У Казанского собора, на набережной возле Летнего сада или на Троицком мосту… Приходил он обычно с небольшим опозданием, убедившись, что нет за ним «хвоста». И вообще субъект, как мне кажется, чрезвычайно осторожный, предусмотрительный…

— Кого еще знаете из сотрудничавших с Банкау?

— Увы, гражданин комиссар, никого больше не знаю.

Похоже было, что Синий Френч не лжет и добавить ему действительно нечего. Конечно, лучше бы всего скорейшему выявлению вооруженных участников заговора мог способствовать полковник Люндеквист. Уж кто-кто, а Владимир-то Яльмарович знал свои кадры. Но Люндеквист закатывал у следователей бурные мелодрамы со слезами и стенаниями. Клялся, что рассказал всю правду, что изводит себя запоздалыми угрызениями совести, накатал даже покаянное заявление в Реввоенсовет республики, уверяя, что до роковой своей встречи с Ильей Романовичем «совершенно лояльно работал в рядах Красной Армии».