Битая карта

С завидным усердием уничтожали друг друга, обвиняя в узурпаторстве и самозванстве, великие князья Николай Николаевич и Кирилл Владимирович, ожесточенно соперничавшие претенденты на российский престол.

Отчаянно грызлись бывшие командиры, опальные царедворцы, отставные министры, беглые сочинители и беглые актеры. Уж на что склонны к профессиональной молчаливости заплечных дел мастера, а и те принялись за выпуск мемуаров, наполненных злобными выпадами по адресу конкурентов в палаческом ремесле. Вешатели и душегубы из контрразведки адмирала Колчака с серьезным видом обвиняли в мягкосердечии и либерализме не менее кровавых своих коллег из секретных служб барона Врангеля.

Перед охочим до бесплатных развлечений европейским обывателем разыгрывался сенсационный эмигрантский стриптиз. С неизъяснимым удовольствием публично копались в грязном белье совсем еще недавно обожаемых особ, охотно и, казалось бы, без всякой надобности демонстрировали тайное тайных, скрываемое обычно от посторонних взоров.

Нетрудно было раскусить природу этого постыдного трагикомического зрелища. Провалилась — и теперь уж бесспорно — козырная ставка на интервенцию, на возрождение прежних порядков с помощью меча и огня. Еще существовал, правда, «Российский общевоинский союз», еще устраивались время от времени торжественные смотры добровольческих полков битой белой гвардии, но и самые оголтелые изгнанники успели сообразить, что прошлого не воротишь и вряд ли увенчаются успехом новые походы на Москву. По крайней мере в ближайшие годы. Громкие скандалы стали, таким образом, как бы отдушиной для бессильной ярости.

Однако осведомленные наблюдатели, а к ним по характеру своих служебных занятий принадлежал Петр Адамович, знали и другое, о чем принято помалкивать при любом накале общественных страстей.

Далеко не все белоэмигранты погрязли в скандалах или записались в оракулы. Были среди них и хладнокровные люди, так называемые «государственные умы», занятые подрывными действиями против своей бывшей родины.

Безудержно кровавый террор, диверсии, наемный шпионаж в пользу иностранных разведок входили в их программу. Именно этими «проблемами» были заняты наиболее непримиримые и воинствующие силы эмигрантского лагеря. И Дядюшка Пуд с его офицерскими кадрами, и вроде бы штатские деятели из небезызвестного «Торгпрома», собравшего под своей крышей всех видных тузов промышленно-финансового капитала бывшей Российской Империи — от некоронованных королей нефтяного Баку братьев Гукасовых и до крупнейшего шахтовладельца Густава Нобеля.

Заслуживал пристального внимания сигнал о таинственных опытах в Сен-Клу, в предместье Парижа.

Началу этих опытов, как удалось точно установить, предшествовала деловая встреча в дорогом парижском ресторане «У Максима» на улице Ройяль. В отдельном кабинете, укрывшись от любопытных взоров, собрались «отчаянные головы» во главе с штаб-ротмистром Павлом Тикстоном, отъявленным авантюристом и прожигателем жизни, присутствовал будто бы и Борис Савинков, хотя и держался в тени, а от имени «Торгпрома», выделившего секретный денежный фонд, председательствовал и расплачивался по счету Густав Нобель.

— Мы люди коммерческие и потому неисправимые прагматики, — заявил участникам встречи Нобель. — Устраивают нас лишь действенные средства борьбы. В первую очередь, конечно, акции возмездия и устрашения против главарей большевизма. Я обязан подчеркнуть, господа, именно против главарей, а не против мелких чиновников кремлевской диктатуры, устранение которых ничего не меняет. Газеты вот пишут, что в Гаагу собирается Чичерин, крупнейший дипломат большевиков. Почему бы вам не открыть счет с этого господина?

Директива хозяев секретного денежного фонда была принята к неуклонному исполнению.

В Сен-Клу испытывался портативный прибор, начиненный каким-то мгновенно действующим отравляющим веществом — изобретение безымянных химиков из числа эмигрантской братии. Возлагались на него большие надежды. Сам Савинков якобы заметил, что в случае удачи испытаний прибор должен открыть новую эру в терроре.

Обреченную подопытную собаку люди Павла Тикстона тайно вывезли за город и привязали к дереву. Все было готово, оставалось лишь включить прибор, но в последнюю минуту неожиданно появился лесной обходчик. Волей-неволей пришлось изображать подвыпивших любителей загородных пикников.

Следующее испытание было организовано в Париже, на улице Доминик, где жительствует писательница Тэффи, петербургская знакомая Павла Тикстона. Вместо собаки на этот раз ограничились парой кроликов и на чердак дома пробирались украдкой, опасаясь попасться на глаза болтливой консьержке. Впереди «испытателей», посвечивая фонариком, шла писательница Тэффи. Вероятно, это был самый смешной из сюжетов, так и не нашедший отражения в ее рассказах.