— Не удивляйся, пожалуйста, — сказал Александр Иванович. — Это Петр Адамович Карусь, ему было поручено тебя подстраховать.
— Быстроногий ты парень, сообразительный, — засмеялся Петр Адамович, крепко пожимая ему руку. — Замотал меня, как бог черепаху. До сих пор не могу отдышаться!
— Своя своих не познаша, — резюмировал Александр Иванович, стараясь не замечать его смущения. — Бывает и такое иногда. Особенно если идешь на первое свое задание.
— А мне разве еще придется?
— Непременно, Демьян Изотович! И не позднее, как завтра, часов этак в десять, с утра пораньше. Отправишься на Екатерининский канал, дом номер семьдесят четыре, квартира двадцать третья, спросишь генеральскую вдову Дашкову. Галантно так представишься, ручку поцелуешь и попросишь приютить на время…
— Это для чего же?
— Как для чего? А связной что тебе сказал? Смывайся, дескать, с документами и отсидись до понедельника у генеральши…
— Так нет же документов!
— Будут, дорогой товарищ Афоня! — весело сказал Александр Иванович. — Все будет, дай только срок!
Ход конем
Пансионат мадам Девяткиной был заведением в некотором роде подпольным.
Само собой разумеется, был он как бы вовсе несуществующим лишь для фининспектора, потому что все прочее в этом заведении существовало вполне реально — и просторный дом с застекленной верандой, и прилегающий к нему фруктовый сад, и удобные покои для гостей, обставленные изящной летней мебелью, и уж, конечно, буржуйский благодатный рацион, которым хозяйка чрезвычайно гордилась, полагая, что никто из ее конкурентов не в силах соперничать с ней в приготовлении телячьих отбивных и аппетитных окрошек.
Еще осязаемее была плата, взимаемая мадам Девяткиной с постояльцев. Прикинув в уме, что на месячное свое жалованье оперуполномоченного КРО продержался бы он в этом нэпманском раю всего неделю, Петр Адамович невесело усмехнулся.
Но справедливость требует уточнить, что здесь он был совсем не Петром Адамовичем Карусем и, следовательно, меркантильные соображения не могли его беспокоить. Правда, не был он и взбесившимся от шальных денег дельцом, как прочие гости пансионата.
Своеобразие рабочей легенды, подсказанной ему Мессингом, состояло в некоей половинчатости, и с ним, с этим своеобразием своего нового облика, он должен был считаться, придерживаясь достаточно убедительной линии поведения. Нельзя было, к примеру, отказываться от знакомств, от совместных прогулок в лесу и даже от вечерней партии в преферанс, но и слишком броская настырность в контактах с соседями по пансионату никак не соответствовала характеру. Товарищ Андрей Андреевич Тужиков, он был теперь Тужиковым, видным работником штаба Петроградского военного округа, приехавшим в Лугу на кратковременный отдых, по своим умонастроениям находился где-то на полпути между идеалами убежденного революционера и торгашеской беспринципностью ловкого хапуги.
Кстати, именно Мессинг настоял на пансионате мадам Девяткиной, хотя имелись решения попроще.
— Подходящее местечко, — сказал Мессинг, оценивающе глянув на заношенный его форменный френчик. — Вполне в духе товарища Тужикова, мечтающего жить не хуже нэпманов. Одежонку подбери себе другую, посолиднее, а самое главное — быстрей вживайся в роль…
Таким вот манером заделался он «ушибленным» новой экономической политикой коммунистом Тужиковым, временно отключившись от непосредственных своих обязанностей. В ту пору подобные члены партии встречались нередко. Не понимая железной закономерности перехода партии к нэпу, они рассматривали введение частной торговли как прямую измену делу Октября, причем иные из них, наиболее бесшабашные и горластые, сами того не подозревая, оказывались в поле зрения иностранных разведок.
Причиной же крутой метаморфозы, происшедшей с Петром Адамовичем, была нежданная осечка в Луге, внесшая осложнения в предстоящую операцию с Афоней. Не будь ее — и не понадобился бы весь этот ход конем с пансионатом мадам Девяткиной. Сидел бы он по-прежнему у себя в отделе, зубрил бы французский язык, усердно оттачивая произношение, занимался бы текущими делами, со свойственной ему обстоятельностью изучая своих противников.
А противники эти, так же как и зловещие их намерения, были достаточно опасны для молодой Советской власти. Они требовали неослабного внимания и, главное, квалифицированного отбора фактов. Без такого отбора затруднительно было отделить шелуху поверхностных явлений от более серьезных противоречий белоэмигрантской действительности.
Информация из Парижа, Белграда, Гельсингфорса и других зарубежных центров русской эмиграции, которой располагал Петр Адамович, свидетельствовала не только о всеобщем увлечении гороскопами. Бесчисленные скандалы бывших хозяев России в изгнании — вот что было еще заметнее потока предсказаний.