Бить или не бить?

«Г-н Пирогов утверждает, что поневоле приходится детей, уже сеченных дома, сечь и в гимназии — „по крайней мере вначале“. Из этих слов можно заключить, что розги принимаются в гимназии, собственно, для того, чтобы не слишком резок был переход от жесткого домашнего воспитания к гуманному обращению в гимназии. Сначала мальчика станут посекать понемножку, а потом постепенно будут отставать от этого приятного упражнения… Если бы так — то в таком образе действий была бы еще некоторая последовательность. Но посмотрите в таблицу, и вы увидите совсем не то: каждый мальчик может быть наказан розгами только один раз и затем, после вновь сделанного проступка, увольняется из заведения. Значит, какой же смысл имеет оговорка г. Пирогова, что сечь нужно — по крайней мере вначале? Какие же тут „по крайней мере“, когда положено: высечь раз мальчика, а потом в следующий раз — уже выгнать из заведения? „Вначале“ — хорошо начало!

Недурно также и общее определение случаев, когда розга необходима. Она, видите, необходима „в случаях, не терпящих отлагательства, и должна следовать непосредственно за проступком там, где позорная вина требует быстрого, сильного и мгновенного сотрясения“».

Добролюбов язвительно высмеял пироговский циркуляр не только в статье, но и в сатирическом стихотворении «Грустная дума гимназиста лютеранского исповедания и не киевского округа» (1860):

Выхожу задумчиво из класса,
Вкруг меня товарищи бегут;
Жарко спорит их живая масса,
Был ли Лютер гений или плут.
Говорил я нынче очень вольно, —
Горячо отстаивал его…
Что же мне так грустно и так больно?
Жду ли я, боюсь ли я чего?
Нет, не жду я кары гувернера,
И не жаль мне нынешнего дня,
Но хочу я брани и укора,
Я б хотел, чтоб высекли меня!..
Но не тем сечением обычным,
Как секут повсюду дураков,
А другим, какое счел приличным
Николай Иваныч Пирогов;
Я б хотел, чтоб для меня собрался
Весь педагогический совет
И о том чтоб долго препирался, —
Сечь меня за Лютера иль нет;
Чтоб потом, табличку наказаний
Показавши молча на стене,
Дали мне понять без толкований,
Что достоин порки я вполне;
Чтоб узнал об этом попечитель, —
И, лежа под свежею лозой,
Чтоб я знал, что наш руководитель
В этот миг болит о мне душой…

Статья Добролюбова встретила сочувствие у радикальной общественности, подняв частный, хотя и важный, педагогический вопрос на уровень социально-политического разоблачения «всероссийских иллюзий» о возможности либерализации системы образования (и чего бы то ни было другого) без коренных изменений основанного на крепостном праве общественного строя. В «Отчете о следствиях введения по Киевскому учебному округу „Правил о проступках и наказаниях учеников гимназий“» (1861) Пирогов писал, отвечая своим критикам, что хотел «сделать улучшения сейчас, при настоящем порядке вещей» и не мог «иметь в виду никаких радикальных преобразований». Но для консерваторов его позиции все равно были слишком либеральными. 19 февраля 1861 г. вышел манифест об освобождении крестьян, а уже 15 марта 1861 г. Александр II подписал указ об освобождении Пирогова от должности попечителя учебного округа, и никакого другого назначения Николай Иванович не получил.

Три года спустя либеральная линия все-таки победила. Школьный устав 1864 г. декларировал всесословность образования, расширил права педагогических советов и преподавателей при выборе учебных программ и отменил телесные наказания. Важным достижением стало также появление частных школ и гимназий, которые были гораздо свободнее государственных, и там о порке не могло быть и речи. С некоторым опозданием этому примеру последовали и кадетские корпуса.

Тем не менее телесные наказания в российских школах не исчезли. В бумагах Ф. Сологуба сохранилась выписка из школьной ведомости за 1875/76 учебный год с его примечаниями: