Бить или не бить?

В Афинах система социализации детей была более дифференцированной и индивидуализированной. Мальчиков здесь воспитывали отдельно от девочек, а коллективное воспитание дополнялось домашним. Без телесных наказаний не обходилось ни то ни другое.

По словам Платона, «ребенка гораздо труднее взять в руки, чем любое другое живое существо. Ведь чем меньше разум ребенка направлен в надлежащее русло, тем более становится он шаловливым, резвым и вдобавок превосходит дерзостью все остальные существа. Поэтому надо обуздывать его всевозможными средствами…» (Платон. Законы, 808 d).

Какими именно?

«Хорошо, если ребенок добровольно слушается; если же нет, то его, словно кривое согнувшееся деревцо, выпрямляют угрозами и побоями» (Платон. Протагор, 325 d).

О том, что детям по природе свойственно непослушание, которое приходится преодолевать силой, пишет и Аристотель (Политика, VII, 17).

Самые жестокие телесные наказания древнегреческая мысль ассоциирует не с родителями, а с учителями. В классической Греции «педагог» — это доверенный раб, часто иноземного происхождения, которому отец доверил уход за своими детьми. Так как родители поручали педагогу самую неприятную, «грязную» часть воспитательной работы, неприязнь ребенка обращалась прежде всего на него. Античные авторы часто пишут о педагогах иронически, как о ни к чему не пригодных угрюмых ворчунах и придирах. Позже появляется даже выражение «кислое и педагогическое лицо» (см.: Безрогов, 2008). Если прогрессивные авторы Нового времени сравнивали школу, основанную на принуждении, с казармой, то Ксенофонт, наоборот, сравнивает жестокого полководца Клеарха с учителем:

«В нем не было ничего привлекательного, он всегда был сердит и суров, и солдаты чувствовали себя перед ним, как дети перед учителем» (Ксенофонт. Анабасис, 2:12–13).

Важно иметь в виду, что педагог не столько обучал ребенка (этим занимались специально обученные профессиональные и дорогие учителя-наставники), сколько дисциплинировал его. Технику и инструменты порки античные авторы подробно не описывают (возможно, из уважения к свободнорожденным детям).

Хотя в целом телесные наказания считались нормальными, некоторые древнегреческие философы ставят под сомнение их эффективность, особенно применительно к обучению. Согласно Пифагору (VI в. до н. э.), «правильно осуществляемое обучение… должно происходить по обоюдному желанию учителя и ученика», «всякое изучение наук и искусств, если оно добровольно, то правильно достигает своей цели, а если недобровольно, то негодно и безрезультатно».

В дальнейшем это становится фундаментальным положением древнегреческой теории воспитания — пайдейи.

В отличие от раба-педагога, наставник-философ всегда описывается уважительно. Статусно-возрастные различия не исключают некоторого равенства. Это взаимоотношения свободных людей, ведущих диалог, в котором силовые аргументы не работают.

«Все античные тексты порицали тех, кто пытались вернуть (или сохранить) рестриктивный контроль педагога над повзрослевшим воспитанником — независимо от того, насколько этот контроль был полезен и защитителен» (Безрогов, 2008).

Понятие Учителя с большой буквы, к которому позже апеллирует христианство, формируется именно здесь.

Если качество учителя можно было обсуждать, то родительская, особенно отцовская, власть, какова бы она ни была, сомнению и критике не подлежала. Аристофан в комедии «Облака» описывает «модернового» сына Фидиппида, который после обучения у Сократа осмелился возражать своему отцу Стрепсиаду и даже поднял на него руку, в результате чего возник следующий диалог:

Стрепсиад:

Но не в обычае нигде, чтоб был сечен родитель.

Фидиппид:

А кто обычай этот ввел — он не был человеком,
Как ты, да я? Не убедил речами наших дедов?
Так почему же мне нельзя ввести обычай новый,
Чтоб дети возвращать могли родителям побои?
А порку, что досталась нам до нового закона,
Смахнем со счетов и простим за давностию срока.
Возьмите с петухов пример и тварей, им подобных,
Ведь бьют родителей у них, а чем они отличны
От нас? Одним, пожалуй, тем, что кляуз они не пишут.

Очевидно, что комедиограф не столько проблематизирует взаимоотношения отцов и детей, сколько пародирует несимпатичные ему «современные» нравы.