Бисмарк

Это была весьма непростая задача. Образование Германской империи серьезно нарушило существовавший на континенте баланс сил. В европейских столицах с тревогой смотрели на нового могущественного игрока. «Несмотря на заявления Бисмарка о миролюбии новой империи, его политика вызывала в Европе всеобщее подозрение» — справедливо отмечает исследователь Андрей Бодров[608]. Ситуацию серьезно осложняла враждебность Франции, с которой теперь предстояло считаться как с постоянным фактором. Когда-то давно Бисмарк писал о том, что «нельзя играть в шахматы, если с самого начала под запретом находятся 16 полей из 64»[609]. Теперь он оказался именно в такой ситуации. К тому же особенности географического положения Германской империи, граничившей с тремя великими державами, делали ее особенно уязвимой по отношению к враждебным коалициям. Поэтому угроза «окружения» постепенно становилась доминирующим фактором в восприятии германским обществом и правящей элитой собственной безопасности. Как писал британский посол лорд Одо Рассел (с 1881 года 1-й барон Эмтилл), «опасность, коей князь Бисмарк сегодня боится в наибольшей степени, есть взаимопонимание между Россией, Францией и Австрией, которое изолировало бы Германию»[610]. Относительно реальности такого альянса можно спорить, но в представлениях политической и военной элиты империи подобная угроза, безусловно, существовала.

Ключевой целью Бисмарка было в этой ситуации не допустить формирования мощной коалиции против Германии. Для него являлось очевидным, что любая держава, вступающая в конфликт с Берлином, может практически автоматически рассчитывать на французскую поддержку. Отсюда вытекала задача: постоянно держать Францию в ослабленном и изолированном положении. Для этого, в свою очередь, требовалось поддерживать хорошие отношения как с Австро-Венгрией, так и с Россией, при том, что у этих двух монархий имелись серьезные разногласия на Балканах. Решение такой задачи не просто требовало немалого мастерства, но в значительной степени противоречило самой логике европейского «баланса сил», не допускавшего доминирования какой-то одной державы на континенте. В силу этого можно говорить о том, что избранная Бисмарком стратегия обеспечения безопасности и внешнеполитических интересов Германской империи была изначально обречена на провал. Однако вопрос заключается в том, имел ли он реальную возможность избрать альтернативный способ действий. Многие историки, особенно писавшие свои работы уже после Второй мировой войны, ставили Бисмарку в упрек, что он пытался действовать, опираясь в первую очередь на военную мощь Германии и создавая запутанную систему альянсов, порой противоречивших друг другу. Но могла ли новая империя двигаться иным путем, например, сделать ставку на демонстрацию своих мирных намерений, на отказ от применения силы и взаимопонимание со всеми соседями?

Нельзя сказать, что Бисмарк не предпринимал никаких шагов в этом направлении. После 1871 года он неоднократно заявлял, что Германия удовлетворена имеющимся и не претендует ни на какие территориальные приращения. По сути своей эти утверждения соответствовали истине. Он действительно считал, что дальнейшее расширение границ не просто не нужно, а даже нежелательно. «Мы могли бы в лучшем случае получить еще больше поляков, учитывая, что еще не переварили тех, которые и так у нас есть», — заявил он, к примеру, в беседе с депутатами в 1873 году[611]. Присоединение австрийских немцев изменило бы конфессиональный баланс в стране в пользу католиков; восточное побережье Балтики было бы невозможно защищать в случае войны. «Все мои усилия направлены на сохранение мира; не скажу, что из христианских чувств — это растяжимое понятие — а исходя из интересов»[612], — говорил канцлер французскому послу, и мы можем поверить в искренность его слов.

Однако с первых месяцев существования империи он избрал активную, наступательную, даже силовую стратегию, которая была способна только усилить недоверие соседей к новой державе. Угроза французского реваншизма, позиция влиятельных военных кругов, необходимость использовать образ «внешней опасности» для успешного проведения внутренней политики — все это толкало Бисмарка по избранному пути.

Вопрос, однако, заключается еще и в том, являлся ли сам «железный канцлер» человеком, способным избрать иную стратегию. Ответ на него будет однозначно отрицательным, Бисмарк был лишен любых идеалистических представлений и верил, что безопасность государства может быть обеспечена только его сильной позицией. Достигший германского единства военным путем, рассматривавший политику как борьбу, сражение, он не мог действовать иначе, поскольку это потребовало бы кардинального изменения всей структуры его мышления и системы ценностей и приоритетов. Совершенно очевидно, что у зрелого, успешного политика такая перемена была попросту невозможна.