Бироновщина. Два регентства

— Реверансы y тебя тоже совсмъ еще не выходятъ. Вотъ посмотри, какъ ихъ длаютъ.

И, вставъ со стула, Юліана сдлала такой образцовый реверансъ, что y Лилли сердце въ груди упало.

— Нтъ, этому я никогда не научусь!

— При желаніи всему въ жизни можно научиться. Ну?

II. Неожиданная встрча

За нсколько минутъ до десяти часовъ баронесса Юліана повела Лилли къ принцесс. Двочка была теперь въ своемъ бломъ «конфирмаціонномъ» плать, съ цвтной ленточкой въ косичк и въ блыхъ лайковыхъ перчаткахъ. При приближеніи ихъ къ покоямъ Анны Леопольдовны, стоявшій y входа въ пріемную ливрейный скороходъ въ шляп съ плюмажемъ размахнулъ передъ ними дверь на–отлетъ. Въ пріемной ихъ встртилъ молоденькій камерпажъ и на вопросъ гоффрейлины: не входилъ ли уже кто къ ея высочеству? — отвчалъ, что раньше десяти часовъ ея высочество никого вдь изъ постороннихъ не принимаетъ.

— Это–то я знаю; но бываютъ и исключенія, — свысока замтила ему Юліана; посл чего отнеслась къ Лилли: — я войду сперва одна, чтобы доложить о теб принцесс.

Лилли осталась въ пріемной, вдвоемъ съ камерпажемъ. Тотъ, не желая, видно, стснять двочку, а можетъ быть и самъ ея стсняясь, удалился въ глубину комнаты; доставъ изъ карманчика камзола крошечный напилочекъ, онъ занялся художественной отдлкой своихъ ногтей. Лилли же въ своемъ душевномъ смятеньи отошла къ окну, выходившему на Неву. Хотя глаза ея и видли протекавшую внизу величественную рку съ кораблями, барками, лодками и плотами, но мысли ея летли вслдъ за гоффрейлиной, докладывавшей только что объ ней принцесс.

«Что–то она говорить ей про меня? Какъ я сама понравлюсь принцесс? Сдлаютъ ли меня также фрейлиной, или нтъ? Да и сумла ли бы я быть придворной фрейлиной? Вотъ испытаніе!«…

Она закусила нижнюю губу, чтобы не дать воли своему малодушію; но сердце y нея все–же продолжало то замирать, то сильне биться.

Тутъ за выходною дверью раздались спорящіе голоса. Спрятавъ свой напилочекъ, пажъ съ дловой миной направился къ выходу и выглянулъ за дверь.

— Что тутъ за шумъ?

— Да вотъ, ваше благородіе, — послышался отвтъ скорохода, — человкъ Петра Иваныча Шувалова хочетъ безпремнно видть баронессу.

— А это что y тебя?

— Конфеты–съ, — отозвался другой голосъ.

— Такъ я, пожалуй, передамъ.

— Господинъ мой, простите, веллъ передать въ собственныя руки: не будетъ ли, можетъ, какого отвта. Гд прикажете обождать?

— Пожалуй, хоть здсь въ пріемной, — снизошелъ камерпажъ: — баронесса сейчасъ должна выйти.

Лилли оглянулась на вошедшаго. То былъ молодой ливрейный слуга съ коробкой съ конфетами въ рукахъ. Она хотла уже отвернуться опять къ окошку, но молодчикъ издали поклонился ей, и въ этомъ его движеніи ей припомнилось что–то такое давно знакомое, да и глаза его были устремлены на нее съ такимъ изумленіемъ, что сама она вглядлась въ него внимательне и вскрикнула:

— Гриша!

Молодчикъ съ новымъ поклономъ приблизился уже прямо къ ней.

— Вы ли это, Лилли?… Лизавета Романовна… — поправился онъ. — Какими судьбами?…

Все лицо его сіяло такою сердечною радостью, что и сама она ему свтло улыбнулась.

— Хоть одинъ–то человкъ изъ своихъ! — сказала она и покосилась на камерпажа.

Но тотъ деликатно отретировался снова въ свой дальній уголъ, гд занялся прежнимъ важнымъ дломъ, не показывая вида, что слушаетъ. На всякій случай она все–таки заговорила тише:

— А я тебя, Гриша, съ перваго взгляда даже не узнала… Или тебя зовутъ теперь уже не Гришей, а Григоріемъ?

— Григоріемъ, а чаще того Самсоновымъ.

— Отчего не Самсономъ? Ты такой вдь великанъ сталъ, и усы какіе отростилъ!

— Усища! — усмехнулся, красня, Самсоновъ и ущипнулъ пальцами темный пушокъ, пробивавшійся y него надъ верхнею губой. — Не нынче–завтра сбрить придется! — прибавилъ онъ со вздохомъ.

— Что такъ?

— А такъ, что при господахъ моихъ, Шуваловыхъ, я вторымъ камердинеромъ состою, камердинерамъ же, какъ и самимъ господамъ, усовъ не полагается. Но вы–то, Лизавета Романовна, за три года какъ выровнялись! Совсмъ тоже придворной фрейлиной стали: въ лайковыхъ перчаткахъ…

— А ты думаешь, он мои собственныя? Фрейлина Менгденъ, спасибо, одолжила. Съ трудомъ вдь застегнула: руки y меня куда толще, чмъ y ней.

Для наглядности двочка растопырила вс десять пальцевъ; но отъ этого одна пуговица отскочила.

— Вотъ бда–то! А y меня тутъ ни иголки, ни нитки…

— Такъ вы бы вовсе ихъ сняли, коли вамъ въ нихъ неспособно.

— Ну да! Мн и то порядкомъ уже досталось отъ фрейлины за то, что лапы y меня красныя, какъ y гусыни, что загорла я, какъ цыганка.

— Здсь, въ Питер, вы живо поблднете, похудете. За–то будете водить знакомство съ высокими особами, ходить въ шелкахъ–бархатахъ, кушать всякій день мармеладъ да пастилу, да шалей (желе)… А все же таки въ деревн, я такъ разсуждаю, вамъ жилось вольготнй?..

— Ужъ не говори! А помнишь, Гриша, какъ мы скакали съ тобой верхомъ безъ сдла черезъ канавы да плетни? То–то весело было!

— Здсь зато вы можете здить и зимой, хоть каждый день, мелкой рысцой или курцъ–галопомъ въ манеж.

— Въ манеж? Нтъ, все это не то, не то! Ach du liber Gott!

— Что это вы, Лизавета Романовна, ахаете по–нмецки? Словно нмка.

— А кто же я, по твоему?