Бирюзовая маска

Я ждала этого, но когда время пришло, я испугалась и почувствовала себя не готовой. Я бросила быстрый взгляд вдоль стола, ища сочувствия и помощи. Элеанора ела фрукты с намеренным безразличием, Кларита — с явным неодобрением, с трудом сдерживаясь. Только Гэвин смотрел на меня с некоторой симпатией — от кого я ее совсем не ожидала.

— Не бойся его, Аманда. Не позволяй ему себя запугать.

Это звучало не слишком многообещающе, но хотя бы помогло мне собраться с духом перед предстоящей встречей. Ради этой встречи я сюда приехала, и я должна вынести свое собственное впечатление о дедушке. Все остальные меня разочаровали. Кларита, Элеанора, даже Сильвия никогда не будут мне по-родственному близки. Но оставался Хуан Кордова.

Я отодвинула стул, и остальные встали вместе со мной.

— Роза отведет тебя к нему, — сказала Кларита. — Помни, что он болен. Не расстраивай его и не оставайся слишком долго.

Маленькая горничная бросила на меня быстрый взгляд и поспешила через проходные комнаты к противоположному концу дома.

— Подождите секунду, — крикнула я ей. — Я хочу взять кое-что из своей комнаты.

Пока она ждала, я взбежала наверх по лестнице и взяла из сумки птичку-полоза.

— Ну вот, я готова.

Она подвела меня к основанию лестницы, ведущей к маленькому балкончику над гостиной.

— Лучше идите одна, — сказала она мне.

Я секунду поколебалась, оглядывая эту юго-западную комнату с ее темной испанской мебелью и яркими навахскими ковриками. Но я увидела лишь деревянного тарантула на столе рядом с лампой. Он, казалось, вот-вот поползет и набросится на свою жертву. Однако тот же человек вырезал моего забавного полоза, и я почувствовала себя увереннее, крепко зажав его в руке.

Я положила руку на перила и поднялась по лестнице.

V

Дверь в комнату Хуана Кордова была открыта, и я ступила через нее в темноту. Окно было зашторено, лампа не горела. Только свет от балкона позади меня обозначал общие контуры. Это была не спальня, а кабинет, и на небольшом расстоянии я увидела прямую фигуру человека в кресле за столом. Он сидел, глядя прямо на меня, не горбясь, как больной, в его осанке была гордость и уверенность.

— Я здесь, — сказала я, поколебавшись. Теперь, когда, наконец, наступила эта долгожданная минута, я испытывала одновременно и страх, и надежду.

Он протянул руку и нажал на выключатель. Лампа на столе рядом с ним была повернута ко мне, и неожиданно я очутилась как бы под лучом прожектора. Потрясенная и испуганная, я заморгала от яркого света, не в состоянии разглядеть человека за лампой и раздражаясь оттого, что он устроил. Сделав усилие, я пришла з себя, вышла из круга света и обогнула стол. Все добрые чувства, которые я могла бы испытать при первой встрече, растаяли, и, очевидно, на это он и рассчитывал. Со стороны отца моей матери я не встречу родственного приема. Возмущение помогло мне преодолеть шок.

— Вы всегда так встречаете посетителей? — спросила я.

Он тихо, с удовольствием рассмеялся.

— Я люблю смотреть, как они реагируют. Подойди и сядь, Аманда, и мы посмотрим друг на друга в более мягком освещении.

Он встал, повернул другой выключатель, и комната осветилась янтарным светом с потолка. Потом он выключил яркую настольную лампу и подождал, пока я сяду в кожаное кресло рядом с его столом. Я села и спрятала птичку-полоза у себя на коленях, прикрыв ее рукой. Я принесла ее сюда из сентиментальных побуждений, но было совершенно ясно, что мне будет не до сентиментов.

Я вызывающе посмотрела на Хуана Кордову, все еще чувствуя обиду и негодование из-за его недоброго приема. Он был высоким, как я заметила, пока он садился, перевязав пояс своего бордового шелкового халата, свободно висевшего на его худых плечах. Его седые волосы были тщательно причесаны и не скрывали красивой формы головы, а лицо, покрытое морщинами, измождено болезнью, хотя его гордый горбатый профиль отрицал всякую слабость и почему-то напоминал сокола. Это было очень гордое лицо, очень надменное — и это тоже была надменность сокола, она была даже в том, как он держал голову с худым, резко очерченным подбородком. Мой взгляд остановился на его глазах, они приковывали меня, почти поглощая своей свирепостью. Они были такими же темными, как у Клариты и как у меня, но они светились такой силой духа, в которой не было и намека на возраст, болезнь или слабость зрения, и мне казалось, что они меня почти осязаемо ощупывают.