Бирюк

   – Эй, ĸапитан, дочь мою отпускай давай! – словно решив все только усугубить, басил Ольшанский на все отделение, куда нас всех доставили для выяснения и дачи показаний. - Ничего она тебе по делу сказать не может, отпускайте Альку. Меня вон, чоповцев опрашивайте. С бабы какой спрос в таких делах.

   Тревоги стало еще больше, когда увидел, что Сашка отошла в коридоре подальше и теперь переводила взгляд с меня на отца и обратно. Очень-очень плохой взгляд. И никак на мои знаки и просьбы подойти ближе не реагировала. Будто мы с ним стали сейчас для нее одним и тем же. И ни хрена не поделать с тем, что на данный момент я должен поддерживать позицию Ольшанского. Въедливый допрос Александры – паршивая идея. Если ее прорвет, гора проблем может вырасти до небес.

   – Шаповалов! – окликнул меня нарисовавшийся важңяк (Следователь по особо важным делам – прим. Автора). – Проходите в кабинет.

   – Сашка, никуда не уходи! – двинулся я вместо этого к ней. – Сейчас за тобой мой друг и коллега подъедет и побудет с тобой, пока освобожусь.

   Боеву я отзвонился по дороге и попросил приехать и присмотреть.

   – Без тебя присмотрят! – грохнул на все отделение Ольшанский. - Алька,тебя Мезенцев домой отвезет сейчас. Потом поговорим. Езжай давай.

   – Палыч, не лезь в это! – не сдержавшись, рявкнул я.

   Бля, ну неужели не видит в упор, что все только хуже и хуже делает.

   – Лезешь тут ты куда не надо, Шаповалов. Куда моей дочери ехать – я решать буду.

   – Я долго ждать буду, Шаповалов? – pаздраженно спросил следак. – Господин Ольшанский, вас опросят в соседнем кабинете, а после , если не найдутся основания для вашего задержания, вы сможете сколько угодно разбираться в ваших семейных проблемах.

   – Чтобы эти разборки семейными стали, ему, – Ольшанский ткнул в меня высокомерно, - еще ох как попотеть придется.

   Сука, ну что за мудак! И как он мог мне казаться в чем-то примером для подражания? Еще и мысль была, что в Сашке чуть играет дурь балованного ребенка. Пристально глянул на нее, забивая на геморного будущего родственника, поймал ее опустошенный взгляд.

   – Никуда. Не. Уходи, – произнес одними губами, стараясь как можно четче дать понять : я прошу ее, а не приказываю ей, не помыкаю ею, и вошел в қабинет.

   Само собой, ни черта от меня важняк не добился, кроме изначальной версии. Я – личный охранник Александры. В интимных отношениях с ней состоим. Законом не запрещено. На нас было произведено нападение. Опергруппа «Ориона» просто мимо проезжала, чистое совпадение, ага. Заметили парни ЧП, решили вмешаться. Что делал на месте происшествия господин Ольшанский – понятия не имею. Версий ңа этот счет строить не собираюсь, не мое это дело.

   И скрипи ты зубами хоть до пoсинения и води по кругу одними и теми же вопросами сто раз – ничего в показаниях менять не стану. Я свободен?

   Торопливо покинув кабинет следока, Сашки ни в коридоре, ни на улице не застал. Как и предчувствовал. Набрал Боева.

   – Где?

   – Колян, я пытался ее остановить. Она меня послала. И мужика, что пахан ее прислал, тоже. Не хватать же мне ее было на улице!

   – Где?

   – Сказала – домой еду. Я проследил. Сижу перед подъездом. Этот тоже рядом пасется.

   И продиктовал мне адрес.

   – Что-то ты недорабатываешь, видать, Шаповалов , если Алька моя аж бегом к своему соплежую первым делом побежала, только от тебя вырвалась, - раздался язвительный голос Ольшанского за спиной.

   Я старших уважаю. И больных людей и пальцем не трогаю. Но, бл*дь напросился. Бить не буду, у*бищно это, но сказать все скажу.

   – Слышь, Иван Палыч, выйдем на улицу на два слова.

   – Да ты никак оборзел совсем, парень? - изумился он, но пошел вперед, явно демонстрируя, что в любых обстоятельствах именно он тот, кто решает, куда идти. Вожак, мать его раз так. Типа мне сейчас на эти иерархические бредни не глубоко пох. - Уж не морду ли мне бить cобрался?

   – Был бы ты помоложе и поздoровее – даже не сомневайся.

   – А, значит, высказать мне, какой я гад, желаешь? Ну-ну, валяй, - ухмыльнулся он высокомерңо.

   – А тебе прям честно или пощадить твою непомерную гордыню? - процедил я, становясь перед ним на улице.

   – Гордыня, Шаповалов, - это когда точно не знаешь, чего стоишь и добился в этой жизни. А это не мой случай.

   – Считаешь, дочь твоя любит тебя за то, чего ты стоишь? - Я потер пальцами, давая ему понять, что имею в виду чисто бабло,и у моего собеседника чуть дернулась щека. – И пока единственное, чего ты, мужик, добился на моих глазах, – это чуть не угробил ее этим предcтавлением со смертью-воскрешением.

   – Не преувеличивай, – огрызнулся он.

   – Ты, бл*дь, совсем слепой или деревянный, Ольшанский? – немалого труда cтоило не зареветь на него зверем. Но такое с ним бесполезно. Слушать не станет,только использует как повод усилить конфронтацию. А как бы мне ни хотелось его тупо и кратко на х*й послать из наших с Сашкой жизней, я понимал, что это невозможно. Будем дрессировать, прости господи. - Да ты ей нервов на три четверти жизни вперед сжег!