Биоген

Отличить больных от здоровых, оказывается, не сложно. Но пару раз я все же ошибаюсь. Так, однажды я подхожу к девочке, одиноко стоящей у забора. Она кажется мне такой несчастной, что, рискнув быть наказанным, я приближаюсь к ней вплотную и говорю:

– Привет!

Прикладывая определенные усилия, девочка отрывает взгляд от точки, находящейся где-то за моей спиной, и переводит его на меня. Не достигнув намеченной цели, ее глаза останавливаются на щеке Давида и гаснут, словно кто-то нажал рубильник и выключил нагрузку большого тока. Надеясь продолжить знакомство, я повторяю приветствие:

– Привет! Как тебя зовут?

Пробудившись из состояния обесточенного андроида, зрачки ребенка сбрасывают с себя покрывало дремоты и встревоженно бегают по моему лбу, пытаясь сосредоточиться на какой-то детали. Им это долго не удается, но, споткнувшись о переносицу моего лица, они случайно обнаруживают рядом с ней правый глаз. Пару мгновений ее глаза знакомятся с внешней оболочкой моего зрачка, и, наступив на тонкий лед подсознания, взгляд девочки проваливается в меня всем своим существом…

Я чувствую, как в мое тело проникает ужас. Он обволакивает трепещущее сердце храбреца и, расползаясь газопроводом по голубым венам тела, воспламеняет фитили страха.

Продолжая начавшееся проникновение, девочка неотрывно смотрит в мой глаз, приближаясь к объекту своего внимания настолько, насколько это позволяет сделать сетка. В какой-то момент мне кажется, что ее лицо сейчас пройдет сквозь забор и прикоснется к моему. Чувствуя, как волосы на моей голове встают дыбом, я отклоняюсь назад. Упершись лицом в рабицу, девочка молчит, не произнося ни звука, и дышит – сначала неслышно, спокойно, но вот шум воздуха из ее легких увеличивается, нарастает, выказывая психическое возбуждение хозяйки. Плечи поднимаются во время набора кислорода, и она силится что-то сказать. Ее левая кисть, просунувшаяся сквозь ячейку сетки, тянется к моему лицу, и вдруг, испустив глухой, безжизненный звук, девочка успокаивается так же стремительно, как до этого возбудилась. Ее взгляд угасает, вновь становясь безжизненным, пустым, и я осторожно отступаю в сторону.

Сзади ко мне подходит Тихоня.

– Познакомился? – спрашивает он, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности.

– Ага, – отвечаю я.

– Я тоже один раз подошел к ней. Она мне потом всю неделю снилась.

– А что с ней?

– Не знаю. Больная. Как и мы. Просто болеет по-другому.

Тихоня мне кажется абсолютно здоровым мальчиком. Он немногословен и всегда вежлив. Единственная странность, замеченная мной, это напряжение в его внимательном взгляде, перерастающее порой в нечто большее. Произойти это может в любой момент. Достаточно отвлечься, отвернуться во время разговора на мгновение в сторону, и, повернувшись назад, можно увидеть уже совсем другого подростка – с перекошенным от страха лицом. В такие минуты он замыкается и уходит в себя, отказываясь отвечать на вопросы. Мои попытки расспросить его, что случилось, не дают никакого результата.

В режиме нон-стоп пробегают еще три дня, и вторая неделя подходит к концу. Наступает долгожданное субботнее утро. Проснувшись еще до подъема, я заправляю кровать и залезаю на подоконник. Вскоре просыпается Витя и, увидев меня, зовет:

– Давид, ты чего это встал? Команды подъем не было!

– Маму жду. Сегодня суббота. Она приедет меня забирать, – отвечаю я и вновь поворачиваюсь к окну.

– Ну-ну, помечтай, – бормочет спросонья Витек.

Выполняя установку товарища, я продолжаю сидеть на подоконнике и таращусь в пространство. Окно улыбается на всю палату дифракцией волн света, и я жмурюсь, вспоминая бабушкиного кота.

Пробуждающееся солнце потягивается утренними лучами в разные стороны. Позевывает, запуская фотосинтез природы, и, подставив озябший бок, планета мурлычет возобновляющимся ритмом жизни.

Я представляю, как обрадуются моему возвращению пацаны. Как мы пойдем купаться на Волгу, а вечером во дворе будем играть в футбол. Поразмыслив, решаю сделать на прощание что-то хорошее.

– Витек?

– Чего?

– Хочешь, я отдам тебе печенье и конфеты, которые мне привезет мама?

– Слушай, иди, ложись. Ты же знаешь, что вставать с кровати до подъема нельзя. Тебе и так уже три раза аминазин кололи.

– Больше не уколют!

– Так быстро отсюда еще никто не уезжал.

– А я уеду!

– Иди ляг на койку, а то Маргарита увидит и настучит Адрияге, – настаивает друг.

– Пусть стучит.

– Все тебе пусть.

– Пусть-пусть.

– Если Маргарита доложит, что ты встал до подъема, да еще залез с ногами на подоконник, – пеленание тебе гарантировано. Иди ложись!

– Фигня.

– Хозяин барин, как хочешь. Я тебе не папа, – заканчивает лекцию недовольный Витек.