Биоген

После ухода стражей порядка я получил полагающуюся в таких случаях порцию ремня и запрет на гуляние в течение нескольких дней. А та часть дома, где горел битум, – черное пятно до третьего этажа.

На следующий день, когда мама отправилась на работу, а прабабушка спать на лоджию, я принес в ее комнату армию пластмассовых и пластилиновых солдатиков. Солдатиков мы лепили с моим двоюродным братом, жившим за тридевять земель, в Москве, и прилетавшим иногда к нам в гости на самолете. Сев за круглый стол, я начал строить оборонительную линию Маннергейма[63]для своих туров-сельджуков, ожидающих нашествия крестоносцев, идущих из Европы завоевать (чтобы освободить) то, что интересовало Его только в земной жизни, когда по глупости Он принял человеческий облик, надеясь рассказать окружающим, что убивать друг друга нехорошо.

Короче, в то далекое время все хотели поиметь Иерусалим, поэтому от храма осталась только стена. Теперь она плачет, а неугомонные «маньяки на острие атаки»[64] ее все равно хотят.

Строительство оборонительной стены, воздвигнутой из спичечных коробков, железной банки и нескольких катушек ниток (черного, белого и красного цвета) уже заканчивалось, когда я услышал голосок моего попугая в незнакомой мне до этого версии звуковых колебаний и спектре обновленных частот. Подняв глаза, Давид обнаружил, что мой маленький друг открыл своим кривым, как ятаган, клювом дверцу и бежит по столу, зыркая в сторону хозяина червоточинами хитрющих глаз. В этот момент я укладывал последнюю плиту перекрытия в казарме, предназначенной для элитных войск сельджуков. Решение нужно было принимать быстро, так как пернатая игрушка по имени Попка, наращивала скорость и сломя голову мчалась к открытому окну, где на подоконнике стояли старые горшки с геранью, вокруг которых вечно кружились желтые бабочки.

Свободы, значит, захотелось? – мелькнула в моей голове мысль, и плита перекрытия выпала из Давидовой кран-руки, разрушив два верхних этажа офицерского корпуса. Я помчался за Попкой, пытаясь вступить с ним в переговоры.

– Попочка! – крикнул я. – Популеночек! Популька! Попедрусик! Вернись, я дам тебе новое имя! Я буду звать тебя Бендер! Бендер Родригес Сгибальщик!

В конце концов мои нервы не выдержали, и я закричал:

– Стой! Стой, кому говорят?!

Но попугай был явно настроен на дезертирство.

Мелко перебирая лапками, он набирал скорость и, втягивая шасси цепких коротких конечностей, уже начинал распускать крылья, отороченные желто-зеленым опереньем. Это был лучший истребитель в моей армии, и я не мог допустить, чтобы секретной технологией овладел кто-то из противников двора.

Отправленная для переговоров с беглецом белокурая подушка выпорхнула вслед за птицей из распахнутого настежь окна и шлепнулась пуховой бомбочкой на жесткий серый асфальт. Снизу послышался веселый храп счастливчика, а попугай стал приземляться на ветку, протянувшуюся от ствола старого вяза к лоджии старого дома корявой клешней старого лешего.

– Какого лешего тебе нужно! – закричал я, выскакивая в одних трусах на лоджию и пробуждая своим писком статридцатикилограммовую прабабушку.

Приземлившись на ветку, птица тут же притворилась иностранкой и сделала вид, что не понимает русских слов до такой степени, не слышит их звуков, тонущих в беспорядке дня.

После сложных и длительных переговоров через три секунды мое терпение лопнуло, и я взобрался на поручень лоджии, пытаясь вернуть попугая клюшкой.

– Дафф, немедленно слезь! Ты разобьешься! – послышался за моей спиной голос прабабушки. Она всегда называла меня сокращенно – Дафф, видимо, экономя силы для более важных сообщений.

– Очередной фон реликтового излучения сообщил научному сообществу астрономов о том, что еще один белый гномик остыл, высох и, потеряв качества суперзвезды, превратился в черного карлика, – прокашлял транзистор у прабабушкиного изголовья.

Анализируя несвежую новость[65], прабабушка оторвала от ложа верхнюю часть объемного тела и села, позволив дивану вздохнуть полной грудью. Усталый бабник крякнул выпрямившимися пружинами в частоту образовавшейся прострации, и, гнусавя, на французский манер, прабабушка произнесла, поправляя правой рукой белый кружевной фартук, а левой отгоняя надоедливые нейтрины[66]:

– Инфант террибль!

«Ибль-билль-билибль», – отозвался «Билль о правах человека», подстрекая меня к неповиновению.

– Enfant terrible! – задвоила вердикт бабуля, пользуясь родной речью своего французского жениха с итальянскими корнями, Артюра Ланьди, от которого (на самом деле) и произошла бабушка Неля, а потом мы, ее потомки.

Догадавшись, что система «стелс» дала сбой, Попка произвел вертикальный взлет и в крутом пике приземлился на лавку.

Пару дней назад на этой лавке я бомбил подгнившими абрикосами одного дедушку из окна нашей кухни. Бомбежка не шла ни в какое сравнение с бомбардировкой Дрездена, но все же это была бомбежка!