Отличался Лешка и своей страстью к путешествиям. Правда, в детской комнате милиции эту страсть называли иначе, задавая извечный риторический вопрос воспитателям: «Ну что же они все время бегут от вас?» Лешка гордился тем, что объехал чуть ли не всю Россию. Из города в город он обычно добирался в товарных поездах.
Леха охотно рассказывал о своей семье и нам, и воспитателям. У меня прошлого не было, и я с интересом слушал, что это такое — жизнь до детдома. Когда-то семья Некрасовых была в десятке самых обеспеченных семей города. Лешка неоднократно подчеркивал тот факт, что черную икру в их доме ели столовыми ложками. Никто из остальных детдомовцев черную икру не пробовал ни разу в жизни. И этот факт делал Леху почти инопланетянином. А потом его отца посадили за какое-то экономическое преступление, мать запила горькую, пропив и большую четырехкомнатную квартиру, и «мерс», и загородный дом. Я, уже будучи взрослым, как-то видел этот дом. Несмотря на обветшавшие, облупившиеся стены, запущенный полупарк-полусад вокруг, дом все еще производил сильное впечатление как размерами, так и хоть немного вычурной, но все-таки изысканной архитектурой.
Свою мать Алексей Некрасов никогда не судил — ни я, ни кто другой ни разу не слышали от него недобрых слов в ее адрес. Бывало, вздохнет и скажет сквозь сизый сигаретный туман:
— Да что на нее обижаться. Слабая женщина. Муж в тюрьме — позор для нее, вот и скатилась. Даже если была бы сейчас жива, я и полслова бы поперек ей не сказал. У нас в доме гости часто бывали. На море мы ездили каждый год. Ты небось и не знаешь, что такое СВ?
Откуда мне было знать что-нибудь про спальный вагон? На юг нас возили в плацкартных. На вокзал доставляли в специально заказанном автобусе. Своего транспорта у детдома не было. Помню, как наши помчались занимать в автобусе места. Да и не места важны были. Так, азарт от первой поездки. Некоторые обитатели «дэдэ» стали карабкаться на крышу. Водитель получил свою порцию шока от знакомства с нашими. Он потом еще долго рассказывал воспитателям про то, какие «совсем другие дети» в интернате N. Наша малышня многим напоминала мультик про обезьянок. Энергии младшим воспитанникам было не занимать. Потом попривыкли к поездкам и даже иногда «дам» по требованию воспитателей пропускали вперед.
Лешка мечтательно смотрел в пространство, как в счастливое прошлое с мягким вагоном и теплым морем, снова затягивался сигаретой и на выдохе говорил:
— А мы только в СВ — спальном вагоне. А по воскресеньям мать пекла пироги. С ягодами. Эх, мать!.. Ну что за жизнь! — И продолжал немного погодя: — А еще, Чили, у нас люстра была. Мне чего-то все время эта люстра вспоминается. Здоровая такая. Хрустальная. На алмаз похожа. Лампочек в ней полно было. А по стене и потолку шли отблески. Я в детстве думал, что отцу эту люстру какой-нибудь волшебник подарил. Любил я смотреть на люстру днем, когда на нее попадал солнечный свет. Сидишь себе и цветных зайчиков пересчитываешь. Ничего не осталось. Описали всё приставы. Вот ведь вроде люди, а злые как собаки… Интересно, кому сейчас светит наша люстра? Отец еще библиотеку собирал. Прикинь, у нас под книги была целая комната выделена. Мне в отцовский кабинет вход был заказан. Туда приходили отцовские друзья. Дружки поганые, как дядька потом говорил, после ареста. Модно было тогда книжками шкафы забивать. Отец-то думал, что сын вырастет, почитает и дальше собирать книги будет. А сын вот тут сидит. В сентябре махну ближе к югу. Народ там попроще. Тепло. И жратвы хватает.
Лешка ждал отца. Мы, никогда не жившие в семье, завидовали таким: им было чего ждать и о чем вспоминать. Я слушал Лешку, представлял, как стучат колеса товарного поезда, как зябко Барин кутается от ночной прохлады, как следит за продавцами на рынке своими бегающими, густого серого цвета с крапинками глазами, чтобы разжиться съестным, как кладет под коротко стриженные волосы горстку вещей, укладываясь спать в железном панцире товарняка. Невзрачный товарный поезд совсем не то, что пассажирский. Нет в нем и намека на теплое временное пристанище.
Что снилось Алешке (у нас так его почему-то никто не называл) под шум и скрежет железнодорожных механизмов? Может, семейная поездка на море? И вагон-ресторан, куда он пришел с родителями? Переживал я за него и ждал его возвращения. Обычно он возвращался сам с началом холодов — зимовать. Как всегда, худющий, загорелый и довольный, наш «Дядя Степа» — самый высокий воспитанник в детдоме. Выглядел Лешка совсем по-взрослому. Больше похож на студента старших курсов, чем на нашего брата воспитанника. Может, поэтому его не задерживали в бегах. В рейс никогда не унывающий Лешка уходил только после детдомовской поездки на море.