Бич сновидений

…Они нашлись за столом отца. Два тела, сваленных как попало на пол. Словно бракованные тюки материи или другие неодушевленные предметы. Он разглядел труп служанки с неестественно вывернутыми руками и красным пятном вместо лица. Она скорчилась в ногах матери. Та, сама тонкая и стройная как девчонка, в домашнем платье, прижалась виском к ножке стула и ее густые темные волосы рассыпались по ясеневому паркету. Один глаз янтарно-ореховый, блестящий, приоткрыт удивленно, второй залит густым багровым потоком.

Отец лежал у камина, из-под его головы натекла большая лужа крови, в судорожно сжатых пальцах виднелась фигурка. Белый ферзь…

Взгляд зацепился за шахматную доску на каминной полке. Она была забрызгана алым.

Вопль Феликса заглушила ладонь, зажавшая рот. Его подняли как щенка. Стиснули, не давая шевелиться. Но он продолжал кричать. От боли и ярости, от ненависти. Этот крик звучал в нем, не прерываясь…

– Мальчишку живым, – прозвучал короткий приказ за спиной.

И крадущий сны рухнул в темноту вместе с прошлым.

Мир сна начал выцветать, таять, стекать потоками грязной воды… Перед глазами Феликса замелькали путаные «следы». Юный танатос уцепился за сознание дэймоса и начал искать: скрытые тропинки, которые вывели бы в подсознание другого человека. Или вернее, не совсем человека… Второго партнера Лихонга.

Обломки смутных видений сменялись очень быстро. Сначала из графитовой пустоты проступили старые здания, залитые дождем, сквозь их стены проросли деревья. На голых черных ветвях появились багровые бутоны. Когда они набухли, готовые лопнуть распустившимися цветами, стало ясно: все это – тревожно пульсирующие сердца, нанизанные на острые сучья. Прежде чем картинка сменилась, Феликс успел увидеть, как раскрылся ближайший к нему цветок, и во все стороны разлетелись алые брызги.

Старые низкие домики переменились современными небоскребами с традиционными бэйцзинскими крышами. Из каждого окна текла кровь. Медленные потоки сливались на улицы, превращаясь в быстро бегущие ручьи, по которым шагали люди. Веселые, довольные, сосредоточенные, деловитые… обычные. Занятые повседневными делами, не замечающие кровавого потопа, щедро окрасившего даже капоты едущих машин.

Дома и деревья заменились холмами, сложенными из старых спрессованных книг. Черные склоны покоробившихся обложек, белые вкрапления слюды – страницы. Едва Феликсу удалось сфокусировать взгляд на этом сюрреалистическом пейзаже, как все древние заплесневевшие тома вспыхнули. Пожар взметнулся до неба. Языки пламени сплелись в сияющую фигуру птицы с широко распахнутыми крыльями. Феникс летел над огнем, пожирающим землю.

«Феникс», – прошептал, хмурясь, молодой дэймос.

И шагнул прямо в обжигающее, ревущее пламя. То поглотило его, потащило за собой – и вышвырнуло в новую реальность. Подсознание обскурума приняло юного танатоса, не сопротивляясь.

Это была огромная площадь. Бесконечно длинная Тяньаньмэнь. «Врата небесного спокойствия». Лихонг стоял в центре, на сером асфальте, разрисованном белыми линиями, склоняя голову от порывов резкого ледяного ветра с привкусом дождя. И больше не выглядел высокомерно-уверенным. Он нетерпеливо осматривался, все время отдергивая рукав пиджака, чтобы посмотреть на часы.

Ждал.

И Феликс, невидимый, неощутимый, ждал вместе с ним.

Время шло.

Начала накрапывать мелкая морось с запахом бензина. Издали послышались звуки бравурной, очень знакомой мелодии, обрывок какой-то праздничной речи… Ураган звуков приближался. Накатывал, поглощая шелест дождя и шарканье подошв по асфальту. Лихонг занервничал сильнее, словно опасаясь, что эта кипящая волна поглотит его. Снова схватился за браслет, и Феликс понял, что этот предмет – его средство связи.

Феликс ушел еще глубже в сон, почти растворяясь в нем. Надвигающаяся лавина была слишком мощной для него. И опасной. Сокрушающей. В ней была сила зрелого, мощного танатоса.

Партнер дэймоса упал на колени, изо всех сил зажимая уши руками. Браслет на его запястье заискрился, рассыпая белые электрические разряды. Марш грохотал уже на пределах допустимой мощности. Ученик Нестора рывком бросил сквозь стену музыки свое сознание, ловя дорожку следа, ведущего за пределы подсознания Лихонга. …и врезался в монолитную стену.

Юноше показалось, что его ударили наотмашь изо всех сил гигантским молотом – не только по лицу, по всему телу. У него прервалось дыхание, чернота разом погасила все краски мира снов, но он заставил себя удержаться на грани… А затем скоростной экспресс сна понесся дальше, грохоча на рельсах глубинных страхов и светя огнями разума, а Феликс быстро спрыгнул с подножки последнего вагона, вырывая себя из этой реальности.

Он лежал в грязной постели, сжимая в ладони рукоять ножа. За окном шумел ночной Фейхуан, хрипло дышал на полу еще не очнувшийся Чжен.

Феликс машинально провел торцом ладони по лицу и понял, что размазал дорожку крови из носа.

Ненависть. Вот что он испытывал сейчас. Ледяная, разъедающая словно кислота, она текла в его крови.