Библиотекарь

Наш отряд растянулся двойной линией, разделенной на три группы. Посередине – широнинская читальня, на правом фланге десять колонтайских бойцов, слева – люди Буркина и Симонян. Особенно мне не понравилось, что я стою в первой шеренге. Казалось, все взгляды прикованы к шкатулке с Книгой.

– А что теперь? – тревожно спросил я стоящего рядом Луциса. – Скоро начнется?

– Когда все поймут, что готовы, – он, как зачарованный, смотрел прямо перед собой.

– Боишься? – неожиданно обратился с другого боку Пал Палыч. – Это потому что Книгу не прочел. У тебя же еще смысла жизни не появилось. А без смысла всегда страшно…

Недавно я слышал от Маргариты Тихоновны похожую мысль, и вот ее на свой лад повторил и Пал Палыч.

– Ты не бойся. Гореловская читальня… – он чуть задумался над характеристикой врага, – вообще чепуха! Они же наемники, а этим все сказано. Пойми, тут нет особой боевой техники или приемчиков мудреных… Точнее, они есть, но это не главное. Изнанка важна, нутро, сердце…

– Вот дядя твой покойный герой был, каких мало, – сказал Тимофей Степанович. Он скинул мешок с плеча, и обтянутый материей шар лежал у его сапога. – Значит, и ты герой. Родство не пропьешь. Понял?

На травяную трибуну поднялся человек с Книгой в руках. Он чуть прокашлялся и звучно прочел:

– «Серебряный плес».

– О, как гуманно в этот раз, – я услышал саркастичный голос Маргариты Тихоновны. – Видимо, специально для гореловской читальни. Подарок от Шульги.

– Нервничает лагерник, – расслабленно заметил Луцис. – Не уверен что ли в своих, – он посмотрел на меня. – Присаживайся, Алексей, у нас теперь часа три в запасе, не меньше. Будем слушать…

– Ну, и слава Богу, – перекрестился Марат Андреевич, – уже легче. – Он ободряюще подмигнул: – Книга Терпения. Живем, Алексей.

– Что за Книга, зачем? – облегченно спросил я.

– Нужно… – Тимофей Степанович выставил в сторону трибуны усиленное ладонью ухо.

Чтец точно сорвался с цепи и припустил дробной пономарской скороговоркой: «Апрель начался вихрями и морозами. А потом вдруг сдалась зима. Еще несколько дней назад не видно было в поле ни клочка земли, торчали лишь вытаявшие в сугробах кустики, как вдруг на южном склоне осенняя пахота показалась, а там грачи вышагивают. Когда прилетели?»…

Слушал я невнимательно, больше погруженный в свои переживания. Торопящийся монотонный голос чтеца вначале раздражал, а затем убаюкал, точно перестук вагонных колес.

«Серебряный плес» был невнятным лирическим повествованием. По тексту, из весны в осень двигались две сомнамбулические фигуры: лесовод, влюбленный в природу, и его маленький сын, перед которым постепенно открывались поэтические красоты родного края. На пути отца и сына встречались различные люди, простые советские труженики, и у каждого была своя история для мальчика. Кульминацией повести была долгая занудная сцена, когда дети помогали старшим метать стог: как подвозили копны, укладывали их, вывершивали, правили граблями, прижимали жердинами…

Чтец закрыл Книгу, и я вдруг увидел, что ночь сделалась светлой, с молочного цвета луной и белыми, похожими на шрамы, звездами.

Наши поднимались. Тимофей Степанович украдкой кольнул шилом дряблую кисть, удовлетворенно кивнул, слизнув выступившую каплю крови.

Маргарита Тихоновна потянула меня за рукав:

– Алексей… Все вперед побегут, а вы на месте стойте. О вас помнят, и если что – в беде не оставят. Вон, – она оглянулась, выбирая, – Аннушка вас посторожит, с ней не страшно… – Она поманила ее рукой. – Анюта, последишь за Алексеем? Хорошо?

Анна Возглякова прикрыла меня мощным плечом, и я почувствовал себя несколько уверенней.

Тем временем Маргарита Тихоновна уже на левом фланге совещалась с симоняновским Гаршениным, тот соглашался, поглаживая окованное железными полосами косовище.

– Алексей, – зашептал мне на ухо травматолог Дежнев, – то, что Маргарита Тихоновна сказала, это все правильно… – он замялся. – Но вдруг ситуация сложится не так, то, ради Бога, не стойте засватанным, а двигайтесь, увертывайтесь… Если бьете – не следите за ударом. Попали, не попали – не важно. Главное: постоянное движение… – он вытащил шашку. – Я постараюсь не выпускать вас из виду.

Анна, сжимая в грубых толстых пальцах черенок лопаты, вдруг обратилась ко мне:

– Я спросить хотела, – голос у нее оказался очень низкий и густой, – вы же в институте учились, да? Был у вас такой предмет – психология? Был? О! Объясните мне ситуацию. Давно еще, классе в пятом, я посадила березку в школьном саду. И вдруг одному мальчишке понадобился прут – мож, в лошадь играть. Ну он и стал отламывать его от моей березы, а она сама еще как прутик, тонкая, почти всю выломал. Я кричу ему: «А ну, не трожь!», – а он мне: «Подумаешь, одна веточка, ничего не случится с твоей березой». Я ему: «А если каждый будет отламывать по веточке, что тогда?» Мальчишка вдруг заплакал и убежал… – Анна наморщила лоб, и пальцы ее сильнее охватили черенок. – Вот чего он заплакал, а? Я же не обидела его, не ударила. Может, вы знаете? – Она внимательно уставилась на меня, поправляя платок.