– Алексей Владимирович, не пойму, зачем вам куда-нибудь выходить? – спросила вдруг Таня. – Мы сами все необходимое купим, я вам поесть приготовлю… Я хорошо готовлю. И в квартире приберу!
– О деньгах не беспокойтесь! – добавила Маргарита Тихоновна. – Мы берем на себя ваши финансовые проблемы.
Эти слова встретили поддержку:
– Уж как водится, – говорил Тимофей Степанович, – что-что, а своего библиотекаря прокормим! За это, Алексей, можешь не переживать!
– Черную икру на каждый день не гарантируем, но вполне достойный уровень потянем, – обещал Оглоблин.
Маргарита Тихоновна была довольна всеобщим энтузиазмом:
– Правда, Алексей, вам самому будет удобнее, и девочки наши, когда надо придут, накормят и уберут.
Похоже, мне уготовили бессрочный домашний арест с полным пансионом.
В коридоре я наудачу проверил телефон и вдруг услышал долгожданный гудок, от которого затрепетало сердце, хотя звонить в милицию было поздно.
– Подключили? – спросила Маргарита Тихоновна. – Ну и отлично! Я уже думала, останемся здесь цыганским табором охранять вас, а раз телефон заработал, то на сегодня хватит и Тимофея Степановича. Дверь тут надежная, хоть из пушки пали. Я не верю в возможность штурма, но предосторожность не помешает. Давайте я вам наши номера запишу. Не дай Бог что – мы через десять минут у вас, – она усмехнулась, – отобьем от любого супостата…
Я видел, широнинцы, несмотря на скорбь, всякий раз пытаются ободрить меня.
– Ну, Маргарита Тихоновна… тоже скажете, – потянул Тимофей Степанович. – Алексей показал, на что способен. Мы с ним на пару кого хочешь уделаем, без всякой помощи. Да, Алексей?! Верно? Уделаем? Ну, отвечай!
– Да, Тимофей Степанович, – с неохотой поддержал я эту браваду.
Все засобирались. Сердечность, с которой прощались со мной широнинцы, потрясла меня и ужаснула, хоть я и пытался не подавать вида. Было ясно – я действительно нужен этим людям.
ТИМОФЕЙ СТЕПАНОВИЧ
Мы остались вдвоем. Какое-то время сидели на кухне и пили чай. Старик довольно неловко, так что вопрос исчерпывался одним-двумя словами, расспрашивал о моей жизни, в томительных паузах одобрительно кивал большой и лохматой, точно у кавказской овчарки, головой.
– В школе хорошо учился?
– Нормально…
– А в институте?
– Тоже нормально.
– На инженера?
– Да…
– Хорошая специальность… А дядю ты любил?
– Любил…
Густые сизые кудри Тимофея Степановича взмокли и свалялись. Лоб покрылся потным блеском, так же как и нос в сиреневых прожилках, крупный и пористый. На небритых щеках соляными кристалликами топорщилась седая щетина.
На вид Тимофей Степанович был еще крепок, но в плечах уже пробивалась костлявая старческая худоба. В моменты задумчивости он языком гонял во рту вставной мост и ловко возвращал его нижней губой на место.
Напившись и отставив чашку, он сидел, сцепив жилистые кисти с желтыми, как сырные корки, ногтями, и смотрел прямо глазами, полными бесцветной голубизны.
Я понял, моя первая специальность инженера ему понравилась, а вторая – режиссер – вызвала скорее недоумение, которое он поспешил компенсировать, упомянув мою доблесть в поединке с библиотекарем гореловской читальни.
– Страшно было? – вдруг спросил он. – Я вот хорошо помню первый настоящий страх. В апреле сорок четвертого, мне тогда семнадцать только исполнилось, первую неделю на фронте…
Я приготовился к поучительной военной истории, но Тимофей Степанович неожиданно, минут на пять, замолчал, словно ушел вместе со своей историей под воду, потом вдруг вынырнул со словами:
– А после войны в депо механиком работал, женился, двоих сыновей вырастил, разъехались они, давно вестей не было. Обоим-то под пятьдесят, сами небось скоро дедами станут. Жена умерла пятнадцать лет назад. Почки у нее больные были…
Он вздохнул, помусолил какую-то мысль обветренными, точно в мозолях, губами:
– Тяжело мне что-то, Алексей, выдай-ка ты мне Книгу, пойду хоть почитаю…
Книга Памяти, уже извлеченная из стального футляра, лежала на дядином письменном столе, и Тимофей Степанович сам мог взять ее – видимо тут начинались мои обязанности библиотекаря. Я сходил в комнату и принес ему Книгу. Старик с благоговением принял ее в свою ладонь, чуть поклонился, как бы прощаясь и благодаря одновременно, и удалился в дядину спальню, прикрыв за собой дверь. Вскоре оттуда донеслось его приглушенное бормотанье.
Как большинство читателей, за исключением семьи Возгляковых, Тимофей Степанович был одинок. Родом он был из Свердловска. В громовский мир попал восемь лет назад, по знакомству. Человек, работавший с ним в депо, состоял в читальне, он и поручился за Тимофея Степановича. Старик подходил по всем параметрам – вдовец, герой войны, мужественный и простой человек. Первая его читальня распалась из-за похищенной Книги незадолго до невербинской битвы, почти все читатели погибли. Сам Тимофей Степанович тоже принимал участие в том знаменательном сражении – был в ополчении. Когда из прежних читален во множестве образовывались новые, Тимофея Степановича пригрели широнинцы…