Я вернул свой долг странным и мисс Сапсан. Я стал одним из них. Но я был не только одним из них. Я также был сыном моих родителей, и какими бы несовершенными они не были, я скучал по ним. Скучал по дому. Я даже вроде как скучал по своей тупой, обычной жизни. Конечно же, я буду скучать по Эмме больше, чем по любой из этих вещей. Проблема была в том, что я хотел слишком многого. Я хотел обе жизни. Двойное гражданство. Быть странным и узнать все, что только можно узнать о странном мире, и быть с Эммой, и исследовать все петли, которые Бентам собрал в своем Панпéтликуме. Но при этом делать и те глупые вещи, которые делают обычные подростки, пока я все еще могу сойти за такого. Получить водительские права. Подружиться с кем-то своего возраста. Закончить школу. Потом, когда мне исполнится восемнадцать, я буду волен идти куда хочу. Или
Вот в чем была правда, корень и суть всего этого: я не мог провести остаток своей жизни во временной петле. Я не хотел быть странным ребенком вечно. Но однажды, возможно, я смогу стать странным взрослым.
Может быть, если я буду очень осторожным, я найду способ иметь это все.
— Я не хочу идти, — произнес я, — но, думаю, мне, скорее всего, придется, ненадолго.
Выражение ее лица стало ровным.
— Тогда иди, — ответила она.
Меня это задело. Она даже не спросила, что значит «ненадолго».
— Я приеду в гости, — поспешил сказать я. — Я могу вернуться в любой момент.
Теоретически это было правдой: теперь, когда угрозы со стороны тварей больше не существовало, всегда будет, с птичьей помощью, к чему возвращаться. Но я с трудом мог представить, чтобы родители в ближайшее время подписались еще на одну поездку в Великобританию. Я лгал себе. Нам обоим. И Эмма знала это.
— Нет, — ответила она, — я не хочу этого.
Мое сердце ухнуло вниз.
— Что? — тихо спросил я. — Почему нет?
— Потому что так поступил Эйб. Каждые несколько лет он возвращался. И каждый раз он становился старше, а я оставалась прежней. А потом он встретил кого-то и женился...
— Я бы так не поступил, — отозвался я. — Я люблю тебя.
— Я знаю, — ответила она, отворачиваясь. — Он тоже любил.
— Но мы не так... с нами так не произойдет..., — я отчаянно искал подходящие слова, но мои мысли превратились в кашу.
— Но так будет. Ты знаешь, я бы пошла с тобой, если бы могла, но я не могу, я быстро состарюсь. Так что я просто буду ждать тебя. Застывшая в янтаре. Я не смогу так снова.
— Это не продлится долго! Всего пару лет. А потом я смогу отправиться, куда захочу. Я смогу пойти в какой-нибудь колледж. Может быть даже здесь, в Лондоне!
— Может быть, — откликнулась она. — Может быть. Но сейчас ты даешь обещания, которые не в состоянии будешь сдержать, и именно так влюбленным людям становится очень больно.
Мое сердце бешено колотилось. Я чувствовал себя отчаявшимся и жалким. К черту все! Я никогда больше не увижу родителей. Хорошо. Но я не могу потерять Эмму.
— Я не думал, что говорил, — произнес я. — Я не это имел в виду. Я остаюсь.
— Нет, я думаю, ты был честным, — ответила она. — Думаю, если ты останешься, то не будешь счастлив. И в итоге ты станешь винить в этом меня. А это будет самое худшее.
— Нет. Нет, я бы никогда...
Но я уже раскрыл свои карты, и теперь было слишком поздно менять их.
— Ты должен идти, — заявила она. — У тебя есть жизнь и семья. Не предполагалось, что это будет длиться вечно.
Я сел на пол, затем прислонился к стене из пальто и позволил им поглотить меня. На несколько секунд я представил, что ничего этого не происходит, что я не здесь, что весь мой мир состоит из шерсти, темноты и запаха нафталина. Когда я вынырнул снова, чтобы вдохнуть, Эмма сидела, скрестив ноги, на полу рядом со мной.
— Я тоже не хочу этого, — произнесла она. — Но я думаю, я понимаю, почему так должно быть. Тебе нужно восстановить свой мир. А мне — свой.
— Но он и мой теперь тоже, — возразил я.
— Это правда, — она раздумывала некоторое время, теребя подбородок. — Это правда, и я очень сильно надеюсь, что ты в самом деле вернешься, потому что ты стал частью нас, и наша семья уже не будет полной без тебя. Но когда ты это сделаешь, думаю, нам стоит быть просто друзьями.
Я размышлял над этим пару минут. Друзья. Это звучало так блекло и безжизненно.
— Я думаю это все же лучше, чем не разговаривать больше никогда.
— Согласна,— ответила она. — Не думаю, что вынесла бы такое.
Я подполз к ней и обнял за талию. Я подумал, что она, возможно, отстранится, но она так не сделала. Через какое-то время ее голова опустилась на мое плечо.
И мы сидели так еще долго-долго.
Когда мы с Эммой, наконец, покинули гардеробную, большинство уже спали. Камин в библиотеке прогорел до углей, на тарелках, доверху наполненных едой, остались одни объедки, эхо под высокими потолками разносило довольный храп и бормотание. Дети и имбрины лежали, закутавшись в одеяла, на диванах и кушетках, свернулись на ковре, хотя наверху было полно удобных спален. Едва не потеряв друг друга, они не готовы были пока расстаться, пусть даже и на одну ночь.