Библия т.1 кн.3

Другой бы на моем месте не отправился бы в безмолвие, поскольку столь многое было не завершено, так много еще нужно было сделать. Но меня это не беспокоит. Ведь однажды я умру, и все останется незавершенным - что же, мне откладывать и смерть?

Я проживаю жизнь так же, как я буду проживать смерть, от мгновения к мгновению.

Если дела не завершены, пусть остаются незавершенными. Может быть, такова их судьба. Может быть, кто-то другой завершит их. Кто я, чтобы беспокоиться?

Поэтому однажды я остановился, я почувствовал желание остановиться. Однажды я сказал, я просто сказал Шиле - и в тот момент она была бедной Шилой, - я сказал ей: «Я собираюсь прекратить говорить». Она была потрясена. Что произойдет со всем движением? Как выживут санньясины? Они привыкли слышать меня каждый день; это стало их пищей, ежедневной пищей.

Но я никогда ничего не предусматриваю, я очень непредусмотрительный человек. Что я чувствую, то и делаю, совершенно не задумываясь о последствиях. Я готов с радостью принять любые последствия.

И снова была бедная Шила. Я сказал ей: «Сегодня я собираюсь заговорить!»

Она попросила меня: «Но нужно сделать приготовления, и то, и другое... Нельзя ли завтра?»

Я сказал: «Нет. Это ваше дело, приготовления и прочее. Я собираюсь говорить сегодня».

Это никак не связано с вами. Это просто мой способ жизни, от мгновения к мгновению, оставаясь спонтанным, оставаясь непредсказуемым. Я не знаю, завтра я могу не заговорить, я могу снова остановиться. Я не могу гарантировать завтра, поскольку завтра не в моих руках, оно открыто, не предрешено. Посмотрим, когда оно придет. Посмотрим, что оно принесет.

И так я жил всю свою жизнь.

Однажды я оставил свою семью. Они все беспокоились обо мне. Они хотели, чтобы я пошел в научный колледж, но я отказался. Я сказал: «Это мне неинтересно. Я буду изучать философию, религию, психологию. Мне интересно это, поскольку я собираюсь бороться - всю свою жизнь - против философов, теологов, священников, психологов».

Мой отец сказал: «Странный интерес - ты собираешься бороться с этими людьми?»

Я сказал: «Да, и поэтому я должен изучать их так глубоко, как это только возможно. С наукой у меня нет конфликта. Науку я собираюсь использовать, но религиозные деятели, философы - со всеми этими людьми я собираюсь бороться».

Отец мой сказал: «Образумишься ли ты когда-нибудь или нет? Я не собираюсь платить ни единого пайса за твое обучение в любом художественном колледже».

Я сказал: «Я не прошу ни единого пайса. Даже если вы дадите деньги, я не приму их». Он не подумал, что я говорил серьезно. Он так сильно любил меня.

Я покинул дом, не взяв ни единого пайса у своих родителей. Я проехал без билета восемьдесят миль до ближайшего университета. Когда отец увидел, что я действительно ушел, он ринулся за мной на станцию. Но когда он добрался туда, поезд уже ушел. Он спрашивал. Люди сказали: «Да, мы видели его; он уехал».

Он поехал за мной на следующем поезде, нашел меня и сказал: «Не воспринимай мои слова так серьезно. Я просто пытался как-то убедить тебя, чтобы ты пошел в научный колледж, стал доктором, стал инженером. Что ты выиграешь от искусства?»

Я сказал: «Смысл совсем не в этом. Я не собираюсь выигрывать. И я не могу представить себя доктором. Я лучше покончу с собой. Строить мосты, дома... Я не представляю себя инженером. Этого нет в моем существе. Я не чувствую в себе ни единого отзвука этого — ни один колокольчик не звенит во мне». При виде доктора я скажу: «Бедный парень. Всю свою жизнь он будет думать о болезнях, заболеваниях, больных людях и полностью забудет, что вся его жизнь, его собственная жизнь, каждое мгновение просто утекает в трубу. Он думает о жизнях других людей, о том, как спасти их, и он полностью забыл, что сам он еще не спасен».

Он сказал: «Прости меня. Иди в художественный колледж. Я буду присылать тебе денег».

Я сказал: «Я не могу принять их. Вы знаете меня. Вы сказали, что не дадите мне ни пайса». Я сказал: «Даже если вы дадите мне деньги, я не приму их». Сейчас вы даете, и я не принимаю».

И я не принял от него денег. По ночам я работал журналистом дневной газеты, редактором, а днем ходил в университет. И отец был действительно очень сильно обеспокоен. Снова и снова, каждый месяц, он приезжал. Так прошло два года. Затем однажды, когда он приехал, я сказал: «Хорошо, я приму». Он не сказал ни единого слова. Я сказал: «Вы ничего не говорите. Если вы скажете хоть одно слово, тогда, как я сказал уже раньше, вы будете давать мне деньги, а я буду отказываться от них. Поэтому договоримся так: и вы не даете мне денег, и я не отказываюсь от них. Вы просто кладете деньги здесь на мой стол, всякий раз, когда чувствуете, что я нуждаюсь в них. Ни вы не даете, ни я не беру».

И так продолжалось шесть лет. Он постоянно клал деньги. Он не говорил мне: «Это для тебя», - поскольку, если бы он сказал это, были бы неприятности. И я не говорил о деньгах; деньги не были предметом обсуждения, поскольку мы договорились о них раньше. Конечно, я не говорю, что если я находил на столе деньги, то не пользовался ими...