Библия ядоносного дерева

Люди подгоняли нас к какому-то внутреннему дворику с земляным полом, под навесом; дворик, как выяснилось, и должен был стать папиной церковью. Такое уж везение: земляная церковь. И должна заметить, что молитвенного собрания в расписании вечера не значилось. Мы остановились там, под соломенной крышей, окруженные толпой, и я чуть не закричала, обнаружив, что рука, которая меня держала, была не маминой ладонью, а толстой коричневой клешней какого-то незнакомца! От моего спокойствия не осталось и следа. Я рванула свою руку, и земля накренилась у меня под ногами. В панике я стала озираться по сторонам, как конь Черный Красавчик, окруженный языками пламени. Наконец увидела мамино белое платье, развевавшееся рядом с отцом, как флаг капутиляции. Следом, одну за другой, я различила пастельные фигуры сестер, напоминавшие связку праздничных воздушных шариков, только праздник был какой-то неправильный. О Боже! Я почувствовала, что погружаюсь в пучину отчаяния. Папа, напротив, казался довольным, и наверняка возносил хвалу Иисусу за эту возможность, до которой нам всем предстояло возвыситься.

Нам было необходимо переодеться – много слоев белья и платьев тянули нас вниз, но никакого шанса не предвиделось. Ни единого. Нас подталкивали прямо в гущу этого языческого столпотворения. Я понятия не имела, куда подевались наши чемоданы и холщовые сумки. Мои пяльцы и фестонные ножницы в кожаном футляре висели у меня на шее, создавая угрозу и мне, и окружающим в этой толкотне. Вскоре нам позволили сесть всем вместе за стол, плотно прижавшись друг к другу, на сальную скамью, сколоченную из необтесанных бревен. Первый день в Конго. Опасаясь испортить свой новенький, восхитительно сшитый льняной костюм ярко-зеленого цвета, с квадратными перламутровыми пуговицами, я не рисковала снять пальто. Мы сидели так тесно, что было трудно дышать, даже если бы хотелось это делать в ситуации, когда с каждым вдохом можно всосать в себя через нос всех микробов, какие только существуют. Еще что нам следовало привезти, так это листерин ^[8]. На сорок пять процентов снижает вероятность заболевания простудой. Рев голосов и каких-то потусторонних птиц оглушал, как артирелийская канонада, и распирал голову изнутри. Я чувствительна к любому шуму, от него и от яркого солнечного света у меня начинает страшно болеть голова. К счастью, хотя бы солнце к тому времени уже зашло. В противном случае я, не исключено, последовала бы примеру Руфи-Майи и упала в обморок или меня вырвало бы – таковы были два ее достижения за день. Я ощутила прикосновение к затылку, и сердце у меня заколотилось, как барабан. В дальнем конце «церкви» развели огромный ревущий костер. Маслянистый дым повис над нами густой вуалью, все ниже спускаясь из-под соломенной крыши. Запах у него был таким резким, что от него могло задохнуться любое живое существо. Внутри ярко-оранжевого огненного кольца я заметила очертания чего-то темного, вращающегося на вертеле, которым оно было проткнуто. Четыре негнущиеся ноги ритмично вскидывались вверх, словно в мольбе о помощи. Интуиция подсказывала мне, что я обречена умереть на месте, прямо сейчас, а мама даже не сможет приложить ладонь к моему вспотевшему лбу. Мне припомнилось несколько случаев из прежней жизни, когда я пыталась – признаю́ – вызвать у себя температуру, чтобы не ходить в школу или в церковь. Сейчас настоящий жар пульсировал у меня в висках – все лихорадки, которые раньше мечтала навлечь на себя, настигли меня.