Беззвездное море

В конце концов, что такое один-единственный дом, когда вокруг ничего нет? Ни дворика для собаки. Ни скандального соседа через дорогу, да и дороги нет тоже… ни деревьев, ни лошадей, ни магазинов. И гавани нет. И лодки. И города на том берегу.

Все это пристраивается к дому. Мир, который придумал один ребенок, осваивается другим, и еще одним, и еще, пока он не становится общим, миром каждого, всехним. Нарядным, разросшимся благодаря металлу, краске и клею. С кухонной утварью, предметами искусства, фарфором. Потом строятся еще домики. Кукол прибывает. Ряды книг, разложенные по цвету, служат ландшафтом. В небе парят бумажные птицы. Воздушные шарики спускаются с высоты.

Там горы, деревни и города, замки, драконы и плавающие бальные залы. Фермы с ригами и амбарами, пушистые ватные овцы. Башня, с верхушки которой показывает время исправный механизм обретших вторую жизнь карманных часов. Есть парк с озером и утками. Пляж и маяк.

Комнатный мир многоступенчат. Есть тропки, по которым гости могут ходить, пробираться из угла в угол. Под зданиями просматриваются очертания бывшего письменного стола. Полки на стенах обращены в отдаленные страны, лежащие за океаном, по которому ритмично и аккуратно катят синие бумажные волны.

Начиналось это как кукольный домик. Но со временем выросло в большее.

Кукольный город. Кукольный мир. Кукольная вселенная.

Расширяющаяся, постоянно растущая вширь.

Почти всякий, кто входит в комнату, хочет что-нибудь в нее да добавить. Вывернет карманы и оставит найденное там переназначенным в стену, дерево или храм. Наперсток пусть сделается мусорным ведром. Горелые спички – забором. Оторванные пуговицы – колесами, тарелками или звездами.

То достроят дом из порванной книги, то прольют из бисера летний ливень. Переставят местами скамейку и памятник.

Проводят овечек с одного пастбища на другое. Поменяют расположение гор.

Некоторые как придут, так и играют часами, сочиняя истории. А другие оглядятся вокруг себя, поправят покосившееся дерево или фонарный столб и уйдут. Или просто попереставляют уток вокруг озера, и этого с них довольно.

Но любой, кто зашел в комнату, изменяет ее. Оставляет, даже не желая этого, свой след. Откроешь тихонько дверь – и впустишь сквозняк, который прошелестит над тем, что внутри. Дерево может упасть. Кукла лишится шляпы. Да что там, целый дом может рухнуть.

Неловким шагом раздавишь скобяную лавку. Заденешь рукавом башню замка, принцесса слетит на землю. Мир очень хрупкий.

Но всякое разрушение временно. Кто-нибудь явится и все исправит. Вернет принцессу на крепостную стену. Возродит с помощью палочек и картона скобяную лавку. Сочинит новые истории поверх старых.

Самый первый дом, тот, что в центре всего, изменяется не так радикально. Мебель переносится из комнаты в комнату. Стены перекрашивают или оклеивают другими обоями. Кукольные мама и папа разъезжаются и живут раздельно, в других домах, с другими куклами. Дочь и сын уезжают, возвращаются и снова уезжают. Собачка носится за автомобилями, преследует овец и осмеливается облаять дракона.

А мир вокруг них разрастается все дальше.

Иногда куклам требуется время, чтобы привыкнуть.

Закери Эзра Роулинс сидит на полу в своем стенном шкафу, за закрытой дверью, между свисающих с вешалок рубашек и пиджаков, спиной к тому месту, где находилась бы дверь в Нарнию, будь это не стенной шкаф, а гардероб. У Закери что-то вроде экзистенциального кризиса.

Он до конца прочел “Сладостные печали”, прочел снова и подумал, что, наверное, в третий раз не стоит, но прочел и в третий, потому что не мог уснуть.

Он и сейчас не может.

Три часа ночи, Закери сидит в стенном шкафу, слабом подобии любимого им местечка для чтения, когда он был маленьким. Давненько он такого не делал, и уж в этом шкафу точно, он совсем не годится для того, чтобы так в нем сидеть.

В тот шкаф из детства он забился и после того, как увидел дверь, теперь это вспомнил. В том шкафу сидеть было куда лучше. Он был глубже, и там были подушки, которые он туда натаскал для удобства. Но и у того тоже не было хода в Нарнию, он знает, он проверял.

Только один эпизод “Сладостных печалей” рассказывает о нем, хотя в книге есть выпавшие страницы. Повествование возвращается к пирату и девушке, но в остальном все несвязно и кажется незаконченным. Многое вращается вокруг подземной библиотеки. Но нет, это не библиотека, а скорей некая книгоцентричная фантазия, и Закери не воспользовался приглашением туда, потому что не открыл нарисованную дверь, когда ему было одиннадцать.

Ходил, наверно, вокруг в поисках неверного воображаемого входа.

Книга в переплете винного цвета лежит в изножье кровати. Закери не хочет признаться себе, что в шкаф он забрался от нее, спрятался.