Безжалостный Орфей

Массивные двери резного дуба выпустили добротного господина. Только выправка спины указала бывшего военного. Господин старался быть беззаботным, игриво крутя сигарой, но во взгляде его металась тревога. Он нервно озирался, словно ожидал, что из-за угла накинется тигр или чего похуже. Вместо дикого зверя к нему подошел улыбчивый юнец, как определил полковник, и, вздернув усы, сказал:

— Вам поклон от Ивана Васильевича.

Юноша выглядел чрезвычайно глупо и безопасно, так что Милягин только фыркнул:

— Поклон? От Основина? Ну, спасибо, конечно… Обратно ему передам, когда сегодня на обеде увижу. Два часа, наверное, потерпит без моего поклона. А вы кто будете?

Полковник игриво подмигнул: дескать, не желаете в ряды вольных охотников затесаться? Но глаза его были печальны, лицо покрывала серая маска, совсем не такая, как у покорителей прерий. Сам он казался напуганной птичкой, хоть ростом выше Родиона.

— Чиновник для особых поручений Ванзаров, — сказал юноша и добавил: — Сыскная полиция.

Петр Афонович незаметно подался назад, словно хотел убежать, но, вспомнив, что все-таки полковник от инфантерии, хоть в отставке, остался как был. Только сигара вздрогнула.

— Очень приятно, — сказал он без всякого чувства. — Чему обязан?

— Как узнали о смерти любовницы?

Юноша смотрел таким чистым голубым взглядом, что ожидать от него подобного вопроса было немыслимо. Полковник и не ожидал. А потому смутился, растерялся и забыл, как командовал батальоном. Подхватив мальчишку под локоть, оттащил в сторону и сказал:

— Прошу вас, тише, нас могут услышать.

Как будто среди охотников мертвая любовница считалась верхом неприличия. Родион, незнакомый с обычаями клуба, упрямо повторил вопрос. Милягин загрустил, кинул сигару в первую попавшуюся вазу и предложил сесть, благо кресла были под боком. Вернее, под ними. Родион не возражал. Устроившись так, чтобы ничье ухо, кроме чиновника полиции, его не слышало, полковник спросил:

— Проверяете?

Ванзаров многозначительно кивнул.

— Ну и глупо, — добродушно сказал грустный полковник. — Я же понял, что ваши меня заметили. Беги — не беги, все равно попался бы. Только чемоданы зря потерял.

— Нехорошо убегать и оставлять чемоданы у извозчика. Он жалобу на вас подал, — не моргнув глазом сказал Родион. — Так как же узнали?

— Ох, ну зачем вы… Все же ясно: полиция у гостиницы, господа эти во весь голос обсуждали… Да и в окна посмотрел… Чего тут не угадать. Чувство у меня было какое-то тревожное…

— Разве полковники от инфантерии имеют право на чувства?

— Имеют, имеют… Тем более… — Он замялся. — Зинаида последнее время жаловалась, что за ней следят.

Полковник уставился на юного чиновника как на редкую птицу, которую недурно было бы подстрелить и в чучело обратить:

— А вы откуда знаете?

— Кажется, тревога у вас появилась под влиянием друзей. Буквально мор какой-то на любовниц случился…

— Вы и это знаете? — Милягин перешел на шепот заговорщика. Или охотника в кустах. Кто разберет. — Да уж, прямо напасть какая-то…

— Давайте вспомним по порядку, — предложил Родион. — Началось с того, что подруга господина Пигварского, актриса Кербель, наложила на себя руки.

— Да уж… Леонид Самойлович так переживал… Вы и это знаете?

— Далее: госпожа Саблина, сердечный друг члена Охотничьего клуба и заодно инспектора по делам народного просвещения господина Основина…

— Ох-хо-хо, на Иване Васильевиче прямо лица не было, как это рассказывал.

— Когда рассказывал?

— Так это же… Позавчера пришел в клуб, весь печальный.

— После чего настал черед госпожи Лукиной.

— Ой, не могу… Какой ужас…

— Больше никого не пропустили?

— Еще не хватало… И так не знаешь, что и думать. Стало страшно жить.

— Как раз это меня интересует, — сказал Родион. — Что думаете о столь печальной последовательности?

Петр Афонович для усиления мыслей уткнулся лбом в кулак и сказал:

— Ума не приложу! Какая-то дикая загадка. В армии с таким не имел дела…

— Попробуем ее разгадать. Ваша жена знала о барышне Лукиной?

— Серафима Павловна?! О Зиночке?! Даже страшно представить, что бы началось… Она же у меня ух, настоящая полковничиха. — Милягин продемонстрировал объем настоящей жены офицера. — Уж мне-то голову точно открутила бы.

— Вы уверены?

— Полная маскировка и конспирация. Зиночка у меня умница… Все понимала. Мы на людях вместе не показывались. Бывал у нее рано по утрам, когда подозрений никаких. И обслуга в гостинице сонная. Прямо как шпионы жили… Ничего Серафима Павловна не знала.

— Ваша супруга знакома с госпожой Пигварской и Основиной?

— Чего бы им не быть знакомыми… Встречаются, шоколад пьют… Жены, одним словом. Наш тыл и опора.

— Собирались в путешествие?

— Зиночка все это… Упрашивала хоть куда-то вместе съездить. Ну, поддался… Взял билеты в Москву, думал, в «Славянском базаре» поселимся. Она обрадовалась, чемоданы бросилась собирать…

— Что супруге сказали?

— Встреча однополчан… Дело нехитрое.

— Последние дня два за ней не замечали чего-то странного?

— За Зиночкой?

— Я спросил о Серафиме Павловне, — поправил Родион.