Безжалостный Орфей

Аполлон Григорьевич пожал начальственную руку, вежливо отказался от обеда, уже простившись и пожелав приятного аппетита, вдруг повернулся:

— Обязан предупредить. В ближайшие дни, быть может завтра, ожидайте новых трупов. Разумеется, самоубийства. Честь имею…

Криминалист вышел, оставив полковника в тягостном недоумении: и почему талантливые люди так не приспособлены к тонкостям государственной службы? Буквально рвут невидимые нити, что держат систему. Отчего в природе такой парадокс?

Не найдя ответа, которого, быть может, и нет вовсе, Оскар Игнатьевич нашел успокоение от забот в отличном обеде.

Из дневника Юлички Прокофьевой

Писано февраля 6-го числа, к вечеру

Прошлась по магазинам. Было весело. Купила себе всякой ерунды, отправила на извозчике. Как это мило — тратить деньги, не думая, что тебе не хватит до жалованья. Женщина не должна думать о деньгах, это я положительно поняла. День был чудесный, почти весенний. Во мне все пело. Чуть не пустилась в пляс на улице, вот была бы потеха. Наверное, меня бы забрали в полицию как сумасшедшую. От меня исходит солнце. Я это вижу. Чувствую, как мужчины оборачиваются мне вслед. Чувствую их взгляды на спине. Теперь они все увидели, какова я. Они оценили, да поздно. Я не позволяю себе кокетничать, хотя очень хочется. Прямо веселье так и брызжет. Кажется, задохнусь от счастья и радости. Так чудесно жить. Только чтобы Он не был так мрачен, как последнее время. Как подумаю, сразу настроение портится. Все Он своей мрачностью мне портит. Вот уже казаться стало невесть что. Шла по Пассажу, и вдруг такое чувство, что за мной следят. Не знаю, откуда эта глупость. Быть может, от нервов. Я все оглядывалась, но за мной никого. Не буду ему рассказывать. Или на смех поднимет, или запретит выходить. А я не могу без воздуха, без солнца, пусть зимнего, и без… Да, без магазинов. И мне не стыдно! Я достаточно страдала, чтобы теперь получать радость! Потом в другой раз оглядывалась на улице — никого. Верно, показалось. Но было неприятно. Словно костью подавилась. Надо напомнить ему о Ницце. Скоро весна!

* * *

В музеях Тося Казакова не бывала, а Кунсткамеру обходила стороной. Да и некогда ей по вернисажам шастать. Жизнь ее не сказать чтобы полна разнообразия: нить, иголки да булавки; трудишься, не разгибая спины, от зари до зари, чтобы сдать платье вовремя. Такая вот грубая материя на подложке красоты. Так что на всю жизнь теперь хватит впечатлений. Портниха, хоть и была напугана до слез, озиралась с любопытством. Никогда еще не приходилось ей видеть такого невообразимого беспорядка среди обилия страшных, ужасных, потных и просто отвратительных вещей.

Тося вжалась в табуретку, боясь шелохнуться. Но испуг не помешал подсматривать за статным мужчиной с интересными усами. И весь он был такой интересный, что Тосино сердечко приятно вспыхивало, как вспыхивает любое женское сердечко при виде образца мужественности и строгой мужской красоты.

Между тем образец этих достоинств прилагал немалые усилия, чтоб оттянуть начало допроса. Аполлон Григорьевич переставлял банки, переливал глицерин из одной емкости в другую, после чего со строгим видом стал копаться в пожелтевших протоколах, никому, кроме него, не нужных.

Приказав доставить к себе свидетеля, он искренне думал, что допросить легче легкого. Но оказалось, что язык буквально не способен исторгнуть первый вопрос. Лебедев пробурчал что-то невнятное и занялся срочными делами.

Он был уверен, что умеет общаться с женщинами. В его классификации они делились на два вида. Живых он соблазнял и очаровывал. Этот вид делился на два подвида: трезвые, с которыми полагалось плести языком и шутить, и нетрезвые, с которыми было весело и легко. Но чаще он имел дело со вторым типом женщин — неживыми. С ними тоже было просто: исследуй и потроши сколько хочешь. Возразить ничего не могли.

Но что делать с живым свидетелем? Резать ее бесполезно, кому она интересна. А допрашивать толково — поди пойми, с какого конца заходить. И как это у Ванзарова получалось вроде бы само собой, так и текло.

Потянув время сколько возможно, Аполлон Григорьевич пришел к неутешительному выводу: надо применять сильные средства. Достав с полки мензурку, налил в нее коньяку и предложил гостье, сопроводив обворожительной улыбкой и вежливым обращением:

— Прошу вас, мадам.

Тося буквально остолбенела. Мало того, что ей улыбался такой мужчина, поигрывая усами, отчего у нее в животе стало щекотно, так еще и угощает. А говорили, в полиции по мордам бьют и палки об спину ломают. Верь после этого сплетням. Хоть Тося была девушка непьющая, но мензурку опрокинула до дна. Чтобы, значит, этот красавец ничего дурного не подумал. Она тоже обращение понимает.

На закуску Лебедев предложил леденцы. Тося взяла один, манерно засунула под язычок и глупо хихикнула. Теплота кабинета с коньяком рисовали вокруг головы мужчины радостное свечение, и сам он стал таким милым и вкусным, что вот взяла бы и тиснула.