Безжалостный

Тёплыми пальцами Дженсен скользит по моему бедру, поднимая мою ногу. Я оборачиваю её вокруг его бедра, и он толкается в меня. Выдох, который вырывается из моего горла − хриплый и долгий. Я ощущала себя такой опустошённой без него, и теперь, когда он наполняет меня, чувствую, что я дома.

Он скользит влажными губами по моей шее.

— Я так сильно тебя люблю, — бормочет он, напротив моей кожи.

Я прижимаю его крепче к себе, цепляясь за него, когда он ударяет меня о стену. Кирпич царапает мою голую задницу, но я с удовольствием буду носить эти отметки. Моё горло саднит, глаза наполняются не пролитыми слезами.

Я не знала. Не знала, что смогу снова чувствовать это. Не знала, что буду способна на это. Я крепко обнимаю его, когда мой оргазм дрожью проходит через меня. Секунду спустя я ощущаю разрывающее его освобождение, но держу руки сцепленными вокруг него, не способная отпустить.

— Я тоже тебя люблю, — произношу я, пока слёзы текут вниз холодными полосками по моим разгорячённым щекам. — Я тоже тебя люблю.

 

41

Дженсен

Нет ничего лучше, чем быть любимым женщиной, в которую ты влюблён.

После нашего… воссоединения, Холланд отправила меня домой, пообещав встретиться там, как только закончится её смена. Первое, что я сделал — прибрался в студии, потому что волновался, что две стены, полностью покрытые только её фотографиями, ошарашат её.

Теперь у Холланд есть свой ящик в моём шкафу, куда я поместил все её фотографии. Также я освободил несколько полок — мне бы хотелось потихоньку начать вытаскивать её из той обувной коробки, которую она называет квартирой.

Я пытаюсь работать и открываю некоторые фотографии на своём ноутбуке, чтобы отредактировать их, но меня всего распирает внутри от переизбытка энергии. Вместо этого я захлопываю крышку и ставлю компьютер на стол, размышляя о всех возможных способах, как я смогу использовать эту энергию, когда сюда придёт Холланд.

Словно мои мысли призвали её, раздаётся звонок. Спасибо, блядь

Я готов наброситься на неё, как только открываю дверь, но выражение её лица моментально убивает эту идею. Нож проворачивается внутри меня, паника нарастает в груди.

Она проходит мимо меня, сжимая в руках коричневую коробку.

Что-то не так. Я не знаю, что изменилось после того, как я видел её в пабе, но она выглядит разбитой.

Я наблюдаю, как она ставит коробку на диван и садится рядом. Она всматривается в меня, её ресницы мокрые от слёз.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — шепчет она, надломленным голосом.

Я проглатываю ком тревоги, собравшийся в горле, и сажусь по другую сторону от коробки. Я практически шучу, спрашивая о том, есть ли внутри труп, но инстинкт подсказывает мне держать мой чёртов рот на замке, а ухо востро.

— Даррен, мой муж, приходил ко мне несколько дней назад.

От одного этого предложения мои волосы становятся дыбом. Я не пренебрегаю нанесением телесных увечий. Если он как-то её ранил, я, блядь, убью его.

Она, должно быть, распознаёт мою тревогу, потому что качает головой, даря мне едва различимую улыбку.

— Ничего не произошло. Он просто хотел убедиться, что я в порядке. Мы продвигаемся с разводом.

Она снова опускает глаза вниз на коробку. Следующий её вздох маленький и судорожный. Я кладу руку ей на колено и сжимаю его, побуждая сказать мне то, что она хочет. Я не знаю, хочу ли это слышать, но предполагаю, что ей необходимо снять груз с души.

— Он принёс мне эту коробку, но я была не в состоянии заставить себя открыть её, — слеза падает с её щеки. — Ты знаешь, я была женой, но я тебе не говорила, что была шесть удивительных месяцев…. я была матерью, — её челюсть сжимается, и слезы безудержно падают, но она не обращает на них внимания.

— Мой сын, Калеб, — говорит она хрипло, грустная улыбка приподнимает уголки её губ. — Он был всем, чего я желала, хотя никогда не подозревала об этом до его появления. Он был красивый и идеальный, — она поднимает плечи, неистово дрожа. — И он умер.

У меня сотня разных вопросов, но ни один из них я не озвучиваю. Я скольжу рукой под её ноги и приподнимаю её. Усаживаю Холланд к себе на колени и притягиваю в свои объятия, просто удерживая её. Она всхлипывает в мою грудь и её боль просачивается через рубашку, впитываясь в мою кожу. Чувство вины накрывает меня, словно толстое одеяло. Её печаль — первое, что привлекло меня в ней, и сейчас, зная, что её сломило, мне стыдно за себя.

Меня убивает видеть её в такой сильной агонии. Я не знаю, как это исправить, и понимаю, что такое на самом деле беспомощность.

Мы остаёмся в таком положении, и я впитываю её боль.

Когда слёзы высыхают, она выпрямляется, её лицо покрыто красными пятнами, а глаза розовые и опухшие. А затем Холланд рассказывает мне о своём ребёнке. Как он выглядел. Как он пах. Она рассказывает мне о его любимых игрушках и наименее любимой детской еде. О поездках, которые они совершали, и как она любила смотреть на него спящего ночью. И потом она рассказывает мне о том дне, когда он умер.