Безжалостный

Я поворачиваюсь к ней, открывая глаза и позволяя себе ещё раз взглянуть на её лицо. Мой желудок сжимается, когда я вижу, что Холланд смотрит на меня. Она не двигается, по-прежнему лежит на обнажённом животе, руки под головой, румяная щека на тыльной стороне нежной руки. Длинные огненные волосы разметались по подушке.

Она ничего не говорит. Так же, как и я. Но это общение. В том, как мы смотрим друг на друга, целый разговор.

Я завидую лунному свету. Завидую тому, как он целует её тело и крепко удерживает. Тому, как он обволакивает каждую её частичку, имея такую возможность. Тому, что он видит её так, как не могу я.

Я больше всего буду скучать по этому, по наблюдению за ней в тусклом ночном свете.

Мне следует снова взять телефон. Я должен сделать ещё один снимок.

Но я не могу удержаться от прикосновения к ней. Не могу найти силы и заставить себя остановиться. Оставить эту женщину. Необходимость прикоснуться к ней сильнее, чем когда-либо. Держать и поглощать.

Я всегда ожидал, что буду один во тьме. Я и не мечтал, что найду свет в конце. Надеяться больно. Заботиться больно. Хотеть. Нуждаться. Мне не следует этого чувствовать. Я не могу.

Буду винить в этом лунный свет.

*

Я просыпаюсь, запутавшись в руках и ногах и в ворохе тёмных рыжих волос, и в первый раз, с тех пор, как мне было двенадцать, я чувствую безмятежность.

Эта безмятежность пугает меня до ужаса. И также мне нравится быть напуганным чем-то необычным из-за перемен. Я эгоистичен и не прав, но делаю глубокий вдох, впуская запах Холланд в лёгкие, и закрываю глаза, расслабляясь в умиротворенности, что приносит её присутствие. Так я могу дурачить себя, что мой конечный результат не неизбежен.

— Доброе утро, — говорит она хрипло в мою грудь.

— Доброе.

— Я хочу мороженого.

Удивлённый смех срывается с моих губ, из-за чего голова Холланд подпрыгивает вверх и вниз из-за моего быстрого дыхания.

— Мороженое? На завтрак?

Она откидывает волосы с лица — требуется три взмаха, прежде чем мне удаётся увидеть её глаза.

— Почему нет? Это один из плюсов быть взрослым. Ты можешь есть на завтрак что-то необычное, и никто тебя не остановит, — Холланд улыбается, по-настоящему улыбается. Волосы беспорядочно связаны, щёки розовые после сна, глаза большие и светлые от озорства, и она крадет моё дыхание.

Ухмылка на моём лице исчезает, когда я прижимаю руки к её челюсти и притягиваю ближе к себе.

— Ты так невероятно красива, когда улыбаешься, − я грубо целую её, показывая, насколько великолепной считаю её.

Лицо Холланд ещё больше розовеет, когда я её отпускаю. Я наблюдаю, как она выпутывается из одеяла и спрыгивает с кровати, раздетая и чертовски сексуальная. Она подходит к холодильнику и достаёт из морозилки два с половиной килограмма шоколадного мороженого, берёт две миски и ложки с сушилки на столе, а затем прыгает рядом со мной на кровать.

Действуя быстро, она кладёт в каждую миску по большой ложке и предлагает одну мне.

— Ты никогда не говорил, кому продаёшь свои фото, — говорит Холланд, пробуя мороженое. Она сидит, прижимаясь спиной к стене, со скрещенными под собой ногами. — Эротические, — добавляет она.

Я вращаю ложку, прокручивая её в моём замёрзшем завтраке.

— В основном коллекционерам, — держа одной рукой миску, я вытягиваю её обнажённые ноги и скольжу пальцами по гладкой коже.

Она выгибает бровь.

— Люди коллекционируют фото обнажённых женщин?

Я останавливаюсь, теперь мои руки на её коленях.

— Да. Много людей. И прежде, чем ты спросишь, нет, они не все мужчины. На самом деле, я продал достаточно женщинам за эти годы.

— Ты делаешь выставки?

Я киваю, сжимая участок её ноги между коленом и бедром.

— Делал. Когда жил в Нью-Йорке, ежемесячно выставлял работы в галерее. Теперь большинство моих продаж онлайн.

— Ты жил в Нью-Йорке? — переспрашивает Холланд с любопытством.

— Некоторое время, — отвечаю, не предлагая большего, и хотя в её взгляде сквозит любопытство, она не настаивает на деталях. Я поднимаю руки вверх, перемещаясь всё ближе и ближе к месту, где мне хочется находиться.

— Ты спал со всеми своими моделями? — спрашивает она, слизывая остатки шоколада с ложки. Проклятье, это наталкивает меня на самые различные идеи.

— Ни с одной после тебя, ты и я.

Холланд запинается.

— С тех пор как мы были… с тех пор, как мы встретились. Но до этого?

— Нет, — отвечаю я медленно. — Не со всеми, — как только столовое серебро покидает её рот, я прижимаю к нему свои губы. Её холодный и сладкий язык скользит по моему. Я готов прекратить разговоры, но Холланд, которая, казалось, никогда много не говорила, очевидно, чувствует расположенность к беседе сегодняшним утром. Она отстраняется, проводя рукой по бицепсу.

— Я видела твою стену. Было много разных моделей.

— Да? — я сажусь на пятки, ожидая и гадая, к чему она клонит. Я так чертовски твёрд, что мои яйца начинают болеть.

— Так, сколько это — не со всеми?

Я наклоняю голову на бок, пытаясь прочесть выражение её лица.

— Почему?

Холланд снова скользит языком по ложке, и головка моего члена начинает болезненно покалывать.