Безжалостный

Я рассказал ей правду, вручил этот маленький кусочек, потому что она заслуживает знать, что её снимки стоящие. Она стоящая. Красивая. И она поставила меня в тупик своим стриптизом и напитком. И тот поцелуй. Тот горячий, как ад, долбаный поцелуй. Но для меня сегодня было достаточно вопросов и более чем достаточно рассказов для одной ночи. Разговаривать вот так, делиться своим личным дерьмом — я этого не делаю. Я связываю. Я фотографирую. И я трахаю. Здесь нет смысла в чём-то ещё.

Касаюсь пальцами края рубашки, которая свободно висит на её теле. Я тяну её вверх, открывая обычные хлопковые трусики, что делает меня твёрже, чем когда-либо шёлк или кружево, и скольжу большим пальцем по мягкому материалу.

— Я бы предпочел показать тебе все способы, которыми ты вдохновила меня вернуться к съёмке, — не даю ей возможности ответить. Отодвигаю трусики в сторону и проскальзываю пальцами киску, заставляя её ахнуть.

Вот как я люблю разговаривать. Слова не нужны, когда ты можешь сказать всё, что хочешь двумя пальцами и твёрдым членом. Два человека могут полноценно разговаривать, используя только тела и обрывистые вдохи.

Холланд накрывает меня ладонью поверх джинсов и крепко сжимает пальцы. Блядь.

Она разговаривает на моём языке.

Вынимаю из неё пальцы и беру их в рот. Знание, что это я делаю её такой влажной, делает этот сливочный вкус ещё лучше. Слизав каждую каплю её возбуждения, я отступаю назад, созерцая. Жадно брожу взглядом по её телу, пока решаю, как сегодня хочу поиграть с ней.

— Пойдем со мной, — командую я и беру её за руку, переплетая наши пальцы, на моих всё ещё её аромат и влага от слюны. В спальне, я веду её к своему ночному столику, выдвигаю ящик и достаю длинную синтетическую красную верёвку. Перекинув её через локоть, начинаю раздевать Холланд.

Кончиками пальцев провожу по её коже, слегка касаясь, прежде чем берусь за запястья и завожу их ей за спину. Я обматываю вокруг них верёвку, надежно связывая.

— Расставь ноги, — указываю я и раздвигаю её ноги своей, расставляя на ширину плеч. Я опускаю оставшуюся верёвку, пропускаю её между ягодицами, скользя между бёдер, и натягиваю вверх, через живот, в ложбинку между грудями. Немного тяну её, убеждаясь, что она скользит между складочек, а затем трижды обматываю вокруг шеи и завязываю на узел. Она выглядит потрясающе в таком связанном виде. Чем больше она двигается, тем сильнее верёвка трётся о её задницу и клитор. И, конечно, если она будет слишком сильно сопротивляться, верёвка затянется вокруг её нежного горла, удушая. И для того, чтобы это произошло, не потребуется много времени.

Я становлюсь позади неё, прижимаясь грудью к её спине, и обнимаю, сразу находя соски. Она стонет, когда я накрываю её грудь и начинаю нежно пощипывать твёрдые вершинки. Прохожусь языком вверх по её шее, покусывая пульсирующую точку. Она вжимается в меня попой, извиваясь. Я снова дёргаю за верёвку, отчего она ещё глубже выпивается в её складочки.

— Ты делаешь мою верёвку мокрой, Холланд? — спрашиваю я, моё дыхание опаляет её кожу в месте, где плечо переходит в шею. Она не отвечает, и я дёргаю немного сильнее.

Она стонет и вздыхает, расслабленно откидывая голову назад на мою грудь.

 — Да, — выдыхает она. — Да.

— Отлично, — я отступаю в сторону и она оступается, дёргая верёвку, в результате чего та затягивается. То, как она сжимает её грудную клетку, заставляет мой член пульсировать в штанах. Тихий, хныкающий звук удовольствия срывается с её губ, подливая топлива в уже полыхающий огонь. Моя камера начинает делать снимки, как только мои пальцы к ней прикасаются. Красный цвет верёвки потрясающе контрастирует с молочно-белым тоном её кожи. Не могу дождаться, когда увижу этот снимок на своей стене. Но ещё большее нетерпение вызывает нужда взять её, так красиво обернутую моей верёвкой.

— Я хочу трахнуть тебя именно так, — говорю я, мой голос такой хриплый от потребности, что меня практически не слышно. Я бросаю камеру на кресло, хватаю её за талию и поднимаю, укладывая поперёк кровати. То, как она лежит, — яркие волосы раскиданы по белоснежным простыням, руки над головой, выставляя упругую грудь вперёд — идеальная картина, но я не тянусь за камерой. Я тянусь к ней. Нежной. Восхитительной. Безупречной.

Я раздвигаю её ноги, ложусь между ними и спускаюсь ниже к бёдрам. Воздух, наполненный её ароматом, опьяняет. Прохожусь языком по верёвке, впивающейся в её гладкие складочки, и прижимаюсь к ним губами. Она начинает брыкаться, и верёвка грубо и горячо трётся о её самую чувствительную плоть. Я сдвигаю её в сторону, позволяя ей скользить по внутренней стороне бедра, и начинаю медленно целовать, облегчая её состояние. Темп намеренно дразнящий. Мучительный.

— Блядь, — шипит она, — да. — Она сопротивляется, пытаясь высвободить руки, но только крепче затягивает ловушку на своей шее. Не могу дождаться, когда увижу отметину, что, без сомнений, останется от верёвки, клеймя её горло. Я наслаждаюсь выражением её лица, вызванным трением и врезанием верёвки в её плоть. Безумно красиво.